История собирания и кодификации текста Корана основывается на мусульманской традиции. Предания на этот счёт, признаваемые улемами, отвечают строгим критериям, выработанным для установления достоверности хадисов. Многие из них не вызывают сомнений в своей надёжности, потому что в каждом поколении множество передатчиков рассказывали их независимо друг от друга. В богословской терминологии такие хадисы называются мутавāтир.

До нас не дошли упоминания о сколько-нибудь серьёзных возражениях против муcxафа Абу Бакра или копий, разосланных халифом ‘Усманом. Даже повстанцы, упрекавшие ‘Усмана в злоупотреблении властью и требовавшие его отставки, не предъявляли ему обвинений в искажении Корана. Известно лишь, что авторитетный сподвижник ‘Абдаллах ибн Мас‘уд, поселившийся в Куфе, высказался против назначения Зайда ибн Сабита главой комиссии по переписыванию экземпляров Корана. Он был недоволен тем, что к такой почётной работе привлекли не его самого, сопровождавшего Мухаммада с первых лет пророчества, а сравнительно молодого Зайда. Однако ни Ибн Мас‘уд, ни его ученики не возражали против решения халифа размножить кодифицированный текст. Догмат о подлинности и целостности Корана вообще не является предметом обсуждения мусульманских теологов.

Согласно традиционной точке зрения, священное писание оберегается самим Аллахом и никто не способен привнести в него какие-либо изменения (сура 15 «Хиджр», аят 9). Этого мнения не разделяют лишь некоторые шиитские группы, обвиняющие халифов Абу Бакра и ‘Умара ибн ал-Хаттаба в искажении Корана и исключении из него аятов, указывающих на превосходство ‘Али ибн Абу Талиба и право семьи Пророка на верховную власть (имāма). Однако их претензии не основываются на исторических фактах и научной критике, а носят догматический характер. Ввиду этого, как пишет шотландский арабист У. М. Уотт (ум. 2006), их едва ли можно принять во внимание при современном критическом изучении текста.

Предания, не вписывающиеся в традиционные представления о сложении Корана, в научной литературе называются «альтернативными». Как правило, они отвергаются улемами по причине ненадёжности передатчиков или интерпретируются в рамках традиции, если передатчики заслуживают доверия.

Известно, что в богословии достоверность хадисов определяется целостностью и надёжностью иснāда — цепочки передатчиков, с чьих слов предание было записано. Многие собиратели хадисов (в т. ч. Абу Давуд, ат-Тирмизи, Ибн Маджа и др.) включали в свои своды не только достоверные, но и слабые сообщения, нередко указывая на ненадёжность источника. Считается, что это делалось для предостережения мусульман от обращения к подложным преданиям. Вместе с тем именно такого рода хадисы легли в основу гиперкритического подхода к мусульманской традиции, предложенного венгерским исламоведом И. Гольдциером (ум. 1921). Позднее немецкий учёный Й. Шахт (ум. 1969) попытался доказать, что значительная часть хадисов о собирании Корана была сфабрикована в VIII-IХ вв. в процессе религиозно-политической борьбы внутри Халифата.

Недоверие к мусульманским преданиям ощущается и в сочинениях других известных востоковедов. Например, К. Броккельман (ум. 1956) скептически относился к истории о том, что гибель чтецов Корана в Йамаме послужила поводом для собирания муcxафа Абу Бакра. Он считал, что историки сильно завышают число погибших в том сражении чтецов, поскольку имена большинства из них неизвестны. Итальянский исследователь Л. Каэтани (ум. 1935) даже полагал, что рассказ о составлении муcxафа Абу Бакра является вымыслом. По мнению Дж. Бартона, традиция преувеличивает роль Зайда ибн Сабита в собирании Корана, поскольку при жизни Абу Бакра тот был слишком молод, чтобы ему доверили столь ответственную работу.

В целом критические исследования мусульманской традиции ставят целью показать, что окончательный текст Корана сложился не при жизни Мухаммада, а значительно позже как результат редактирования его проповедей. Поводом для такого предположения являются прежде всего признаваемое самими мусульманами отсутствие на момент кончины Мухаммада канонизированного письменного текста памятника и существование некоторых различий между каноническими чтениями, традиционно объясняемое ниспосланием Корана в семи xарфах. Кроме того, как уже было показано, определённые расхождения существовали и между муcxафами, составленными авторитетными сподвижниками Мухаммада. Тем не менее, на наш взгляд, традиционное объяснение всех перечисленных сложностей остаётся более убедительным, чем существующие на сегодняшний день альтернативные гипотезы. Ведь если реальная история Корана была искажена, то остаётся трудно объяснимым, как тысячи улемов, проживавших в географически отдалённых областях и принадлежавших к разным, а порой и соперничавшим идейным школам, вступили в тайный сговор и бесследно уничтожили любые свидетельства борьбы, которая неизбежно должна была сопровождать подобный процесс?

Потому не удивительно, что некоторые востоковеды, в частности А. Шпренгер (ум. 1893), У. Мьюир (ум. 1905), Р. Дози (ум. 1883) и особенно И. Фюк (ум. 1974), доверительно относились к мусульманским преданиям. Очень близки к традиционному взгляду на эту проблему и выводы немецкого учёного Ф. Швалли (ум. 1919), исследовавшего корпус хадисов о собирании Корана: имеющийся в нашем распоряжении текст в целом можно считать откровением, которое принёс Мухаммад.

Другое направление исследований, ставящих целью установление подлинности Корана, связано с критическим анализом самого священного текста. Такие исследования приобрели популярность в середине ХIХ в., когда в корановедении стали использоваться достижения германской школы библеистики. Тем не менее попытки доказать наличие в Коране подложных аятов предпринимались и раньше. Например, французский арабист Сильвестр де Саси (ум. 1838) полагал, что аят «Мухаммад — всего лишь посланник. До него тоже были посланники. Неужели, если он умрёт или будет убит, вы обратитесь вспять?» (сура 3 «Семейство ‘Имрана», аят 144) был добавлен в текст Корана после смерти Мухаммада.

Немецкий историк Густав Вейль пошёл ещё дальше, дав подобную оценку всем аятам, в которых говорится о смертности творений. Он же высказал сомнения относительно подлинности аята о ночном путешествии Пророка (сура 17 «Ночной перенос», аят 1), основываясь на довольно распространённом мнении о том, что Мухаммад якобы называл Коран своим единственным чудом. Однако названные откровения ни в содержательном, ни в стилистическом отношении не выбиваются из контекста, и поэтому перечисленные гипотезы не нашли поддержки у большинства учёных.

Известный семитолог Хартвиг Хиршфельд (ум. 1934) относил к числу поздних вставок пять аятов, в которых упоминается имя Мухаммад, считая его вымышленным. Но это предположение опровергается ранними рукописями, в которых Пророк ислама именуется Мухаммадом. Кроме того, согласно историческим сообщениям, мекканские язычники, не признававшие его послания, никогда не возражали против его имени.

Известный немецкий востоковед Т. Нёльдеке (ум. 1930) полагал, что буквенные зачины в некоторых сурах появились в процессе собирания текста Корана после смерти Мухаммада и указывают на имена лиц, которым принадлежали соответствующие списки. Например, буква م обозначает список ал-Мугиры ибн Шу‘бы, ن — список ‘Усмана ибн ‘Аффана, ه — список Абу Хурайры и т. д. И хотя впоследствии сам учёный отказался от этой гипотезы, она довольно долго обсуждалась в научных кругах.

Гипотезы о том, что текст Корана содержит аяты, включенные после смерти Мухаммада, высказывали и другие авторы, однако все они представляются необоснованными. Напротив, как пишет У. М. Уотт, единство коранического стиля не даёт оснований сомневаться в подлинности дошедшего до нас Корана. Мусульманские авторы обычно аргументируют подлинность памятника наличием в нём укоров в адрес сподвижников и даже жён Пророка (например, сура 8 «Трофеи», аяты 67-68 или сура 66 «Запрещение», аят 4). Если бы текст Корана подвергся редактированию со стороны сподвижников, то они, вероятно, исключили бы из него критические замечания в свой адрес. А поскольку этого не произошло, мы не можем ставить под сомнение их добросовестность.

Однако вопрос о подлинности Корана можно поставить иначе: действительно ли дошедший до нас текст содержит всё, что Мухаммад считал откровением? У. М. Уотт полагает, что вероятность утери некоторых частей Корана всё-таки существует, потому что Зайд ибн Сабит при составлении муcxафа опирался прежде всего на память чтецов. Австралийский ориенталист А. Джеффери (ум. 1959) и ряд других учёных строят подобное предположение на преданиях об отмене аятов, исключённых из окончательного текста Корана.

Таким образом, современное корановедение критически подходит к мусульманским преданиям о сложении текста Корана. В отличие от улемов, единодушно признающих сохранность памятника в том виде, в котором он сложился к концу жизни Пророка Мухаммада, между отечественными и западными востоковедами нет единого мнения на этот счёт. Несмотря на различия в методах и подходах, многие работы на эту тему характеризуются негативной заданностью, которая снижает их научную ценность.

Критическая переоценка достижений европейского корановедения в этой области даётся в работах Набии Эббот, Мухаммада Мохара ‘Али, Мухаммада ‘Азами, Мухаммада Сиддики и др. Их труды на английском языке способствовали сближению взглядов мусульманских и западных авторов на историю сложения Корана. Большие возможности для исследования данной проблемы открываются и благодаря переводам раннеисламских богословских трактатов на европейские языки.

Дополнительно по теме: Рассуждая о подлинности Корана