Стачечное лето 1903-го и “армянский вопрос”

Немного теории

В июле 1903 г. начало функционировать регулярное сообщение между Санкт-Петербургом и тихоокеанскими портами Владивостоком и Дальним. К тому времени уже был сдан в постоянную эксплуатацию сложный отрезок Китайско-Восточной железной дороги, проходивший через Маньчжурию (1). Лишь на одном участке железнодорожное полотно прерывалось: переправлять поезда через Байкал приходилось на специальном пароме (2).

В том же самом месяце в России начинают происходить события, преподносившиеся советской историографией как "рост революционных настроений масс", связанный с активизацией деятельности социал-демократов. Не удивительно, что данное движение, вскоре охватившее весь юг России, начало зарождаться в нефтеносном Баку.

Безусловно, ни одно революционное движение (массовое проявление недовольства), будь оно хоть трижды инспирируемо из-за рубежа, не сможет сформироваться без внутренней почвы. Поэтому какими бы солидными внешними структурами не "призывалась" дестабилизация в определенном регионе, даже при задействовании на местах проверенных проводников, положительное решение может быть обеспечено лишь при наличии внутренних обстоятельств, способных стать детонатором развития событий (3).

В данном аспекте невозможно не согласиться с Лениным, отнесшим к главным признакам революционной ситуации кризис "верхов", создающий "трещину, в которую прорывается недовольство и возмущение угнетенных классов"; обострение их нужды и бедствий; а также повышение, в силу указанных причин, активности масс (4). Ленин констатировал, что "революция невозможна без общенационального кризиса", чему способствует осознание большинством мыслящих рабочих необходимости "переворота", а также втягивающий "в политику даже самые отсталые массы" правительственный кризис. Последний, обессиливая власть, создает для революционеров возможность ее скорого свержения (5).

Правда, в рассуждениях Ленина абсолютно не фигурировал внешний почерк возможных революционных событий. Но это совершенно не удивительно, так как в случае признания одной из движущих сил революции (не принципиально, идейной или финансовой) "заграничного резерва" глава Советского государства поставил бы под сомнение внутреннее происхождение смены власти.

В обсуждаемом нами аспекте вопрос, однако, не в изъянах ленинской теории о возникновении революционной ситуации как следствия только внутренних причин. При рассмотрении событий начала ХХ века, происходивших в Российской империи, становится очевидно, что при всей масштабности внешних усилий по дестабилизации обстановки в стране почва для массового недовольства людей в самой России была чрезвычайно благоприятной. Уж слишком отчетливо просматривалась протестная когорта недовольных и возмущенных, привлекаемых, по Ленину, "к самостоятельному историческому выступлению".

Естественно, фигурантами протестных настроений могут стать представители любой социальной группы. Вспомним, например, декабристов XIX в., объединивших блестящих русских офицеров, или деятельность "Солидарности" в Польше в начале 1980-х. Еще свежа в памяти высокоинтеллектуальная элита СССР, возглавившая оппозиционную "либерально-демократическую" перекройку всего и вся (вглубь и вширь) в конце 80-х. Сюда же можно отнести демисезонную "арабскую весну"; недовольство среднего слоя то в Греции, то в Испании, то в Италии и т. п. Униженным и оскорбленным может почувствовать себя (или стать таковым вследствие неоглашаемых причин) в принципе любой.

Тут бросается в глаза еще один нюанс. Даже "краткосрочный" анализ подобных явлений, независимо от их географии, однозначно свидетельствует: действенность протестной волны зависит от ее поддержки определенными силами во властных структурах. По-другому быть не может, так как расшатывание власти предполагает отсутствие (пусть и не афишируемое) единства в высших эшелонах страны ("правительственный кризис" и "обессиливание" власти, по-Ленину). Вне зависимости от того, оппозиция в верхах является идейной или курируется из-за рубежа, признаем, что ее наличие — обязательный элемент программы для внутриполитического обострения ситуации в любом регионе.

Но вернемся к России начала XX века, где протестной массой стал рабочий класс, у которого на то были веские причины.

Приближение к практике

По данным известного советского революционера, одного из создателей Бакинского комитета Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) Александра Стопани, в 1900-х гг. на нефтяных промыслах Азербайджана "буровые партии", особенно "при исправлении скважин", работали "в два комплекта по 12 часов" (6). В составленном Кавказским горным управлением обзоре рабочего движения отмечалась минимальная забота о рабочем со стороны нефтепромышленников, плативших мизерную плату за 12-18-часовой рабочий день. В таких условиях армяне, лезгины кавказских селений и персидско-подданные из-за собственной "некультурности" представляли собой "весьма благоприятный элемент для эксплуатации их нефтедобывателями" (7).

Техника безопасности находилась на самом низком уровне, увечья и несчастные случаи со смертельным исходом никого не удивляли. За редким исключением, медицинская помощь на промыслах отсутствовала. Среди рабочих нефтепромыслов и нефтеперегонных заводов были распространены тяжелые профессиональные заболевания. Примерно в 40 лет рабочий становился нетрудоспособным, оказываясь вынужденным покидать промысел. Нефтепромышленниками практически не выделялись финансы на устройство быта и культурное обслуживание рабочих. Из-за отсутствия канализации окраины города и промысловые районы (Балаханы, Биби-Эйбат, Сабунчи) утопали в грязи и нечистотах, а необеспеченность города, особенно промысловых кварталов, питьевой водой вынуждала население пользоваться в этих целях загрязненными колодцами, ставшими источником массовых заболеваний. В Баку, прежде всего, на промыслах, не хватало бань. Рабочие жили в тесных грязных казармах. Высокая квартирная плата за помещение, зачастую совершенно не пригодное для жилья, поглощала значительную часть бюджета рабочих (8).

Низкий уровень жизни рабочих был отмечен даже на ХIV съезде нефтепромышленников в 1900 г., высветившим малодоступность "керосина для народных масс". Признавалась дороговизна этого продукта, составляющего "крайне важный предмет потребления" населения, что делает невозможным для народа использовать вечерние и ночные часы для "какого-либо производительного труда", препятствует "развитию грамотности в народе" и приводит к распространению глазных болезней и т. д. (9).

Таким образом, разразившаяся в начале июля 1903 г. первая политическая стачка в Закавказье имела объективные причины. По словам итальянского писателя, историка и дипломата Луиджи Виллари, началась она на нефтепромыслах при участии "русских и армянских рабочих". Армянские рабочие, как и социал-демократы, выдвигали экономические требования, хотя их комитеты были прежде всего политическими (10). Революционная активность армян в Баку имела свои особые причины.

Царская Россия и "армянский вопрос"

События конца XIX в. в Османской империи и вокруг нее свидетельствовали об определенном охлаждении России к "армянскому вопросу". Согласно русскому журналисту Александру Амфитеатрову, причины, заставившие Петербург "отказаться от своего векового амплуа защитницы христиан, живущих под мусульманским игом" (11), лежали на поверхности.

После того как Запад перехватил у России инициативу в осуществлении "армянских реформ" (12), царские власти стали проявлять настороженность к "армянскому фактору", хотя активно лоббировали создание на территории Османской Империи "самостоятельного" армянского государство. Однако русские уже имели неудачный опыт поддержки национальных движений. Николай Гирс, занимавший пост министра иностранных дел России в 1882 — 1895 годах, отмечал "разочарование" России тем, что полученная болгарами по результатам войны 1878 — 1878 гг. автономия способствовала росту "болгарского национализма нового типа", обернувшегося принятием оскорбительного для России девиза "Болгария для болгар" (13).

В свете этого ступивший на смену Н. Гирсу Алексей Лобанов-Ростовский высказывал опасение того, что "Турецкая Армения" превратится во "вторую Болгарию", а учреждения, создаваемые армянской автономией "под турецким протекторатом", будут использованы "русскими армянами" "против нас" (11). Тем более что западная поддержка "армянскому движению" уже привело к созданию в 1890 г. в Тифлисе партии "Дашнакцутюн", главной задачей которой провозглашалось создание с помощью западных держав армянского государства в России, а в случае освобождения Западной Армении "от турецкого ига" и на территории Османской империи (14).

Таким образом, в свете возможного использование Западом армянского населения России для давления на царские власти позиция Петербурга в "армянском вопросе", который ранее оценивался как внутренний, претерпела значительные изменения. Отказавшись от идеи "образования в Азии территории, где армяне пользовались бы исключительными преимуществами", Россия усилила "русификаторскую политику в Закавказье" (15), пытаясь обосновать ее идеологически.

Председатель Тифлисского патриотического общества Николай Шавров, фиксируя захват армянами "из безземельных пришельцев" огромного пространства "казенных земель", констатировал сосредоточение в их руках экономического владычества в Закавказье, приведшего к становлению армян "хозяевами края" (16). Редактор газеты "Кавказ" (орган Кавказской администрации) Василий Величко отмечал занятие армянскими промышленными фирмами и банками господствующих позиций в Поти и Батуме, "черноморских конечных пунктах дороги", оказавшейся "целиком в их руках". "Манташевы, Арамьянцы, Арафеловы, Макарьянцы и другие армянские тузы", скупая грузинские земли "за бесценок", населяют их "выходцами из Турции" (17).

Армянские источники признают, что в тот период многие предприятия легкой и пищевой промышленности в Тифлисе уже принадлежали армянам. Крупные армянские промышленники, такие как Манташев, Тер-Гукасов и Арамянц, вложив свои капиталы и в нефтяную промышленность Баку, выдвинулись "в первые ряды промышленной буржуазии России" (18). Военный министр России Александр Куропаткин также отмечал, что "нефтяное дело на Кавказе в значительной степени", а также "многие рыбные промыслы на Каспийском море" оказались в руках армян (19).

Данные такого рода позволили ведущему научному сотруднику Социологического Института РАН (Санкт-Петербург), руководителю межкафедрального исследовательского центра по этнопсихологии при Ереванском Государственном Университете Светлане Лурье обобщить, что Баку "со временем начинает принимать черты почти армянского города" (20).

Как писал в свое время русский публицист, гласный Московской городской думы Алексей Шмаков, русские не только "предоставили армянам" Кавказ, не расселив там "избытка в русском крестьянстве", но и отобрали у "русских мужиков" двадцать миллионов рублей для приобретения армянами "нефтяных вышек в Баку". По его словам, российские власти предали "гораздо более важные интересы родины", позволив армянам "почти монополизировать гражданскую и военную власть на Кавказе" (21). "Вся, теперь без исключения, кавказская печать находится во власти или под влиянием армян" (17). К слову, вице-консул России в Эрзуруме (Османская империя) на рубеже XIX и XX веков Владимир Маевский, раскрывая роль армянской печати, отмечал, что, "благодаря ее недобросовестному усердию, армянский народ никогда не мог правильно уяснить себе" творимого его агитаторами, потому что истина "покрывалась таким густым слоем лжи", через который "невозможно было пробиться лучам правды" (22).

Кроме того, по замечанию социал-демократа Богдана Кнунянца, националистическое движение среди бакинских армян пустило такие "глубокие корни", что социал-демократические взгляды были восприняты ими "не только недоверчиво, но и враждебно" (23).

На этом фоне начальник третьего тайного отдела правительства России Алексей Липранди отмечал отсутствие в Закавказье "русской государственной власти" (хотя "мы вырвали Кавказ из когтей Англии, Персии и Турции"). Он подчеркивал, что армяне больше других "закрыли дорогу для русских" во власть, даже не пытаясь "скрывать своей неприязни" к ним (24). Опубликовавший в тот период психоантропологический портрет народов Кавказа доктор медицины Э. В. Эриксон обращал внимание на единодушное недовольство представителей "администрации Эриванской, Елисаветопольской и Бакинской губерний" поведением армян, с которыми "гораздо трудней справляться". Многие армяне "выдвинулись на крупные посты", но "эгоизм их не имеет границ", поэтому "общегосударственные интересы" им чужды. "Брать от окружающих племен и народов как можно больше — вот их девиз" (25). По словам той же С. Лурье, колонизация армянами большей части региона привела к взятию им на себя колонизаторских функций, "которые русские совершенно не собирались выпускать из своих рук" (26).

Как видим, армяне уже не считали себя пришлыми на Кавказ. Однако не этот аспект был главной причиной антиармянских настроений российской власти, ведь "арменизация" южной части России составляла важнейшую часть политики Петербурга. Тонкость в том, что армянские лидеры начали предпринимать реальные шаги по проведению в регионе собственной "национальной политики", без согласования с центром, а нередко и в ущерб его интересам. Как отмечает русский публицист, литературный критик того периода Михаил Меньшиков, после войны с Османской империей, "когда были присоединены богатые землями новые области", великий князь Михаил Николаевич "настаивал на необходимости переселения в Карскую область 100 000 русских поселенцев из внутренних губерний". Но министр внутренних дел России (начало 1880-х) Михаил Лорис-Меликов (армянин по национальности) настоял на отказе в этом ходатайстве. Факт необыкновенно характерный" (27). В 1897 г. доля русских в населении региона составляла всего 4,5%. Прежде всего, это были военные, занятые в управленческом аппарате, а также большое число инженеров и рабочих, приехавших во время бакинского нефтяного бума в конце XIX века (28).

По словам сотрудника Российского Независимого Центра национальных объединений и межнационального сотрудничества Павла Шехтмана, данная ситуация порождала "реальное и острое ощущение эксплуатации армянами" остального населения, которое невозможно было развеять никакими ссылками (29). Разговоры о препятствии армянами русской колонизации и тем более об "армянском сепаратизме" просачивались в книги и газеты. "Русским оставалось либо закрыть на это глаза", либо "сломать сложившуюся систему" (30). Тем более что армянской стороной активно продвигалось идеологическое "обоснование" своего нахождения на исторических азербайджанских и других кавказских территориях. Факт переселения сюда армянского населения Ирана и Османской империи был предан забвению. Как красиво писал на этот счет грузинский классик Илья Чавчавадзе, "гремят громы" ради доказательства миру о существовании в Закавказье лишь одной армянской нации, "издревле" существующей. Позоря "наше имя", лишая "нас национального достоинства", армяне "упраздняют и всю историю нашу, и летописи" (31). Кстати, в свое время его книга в русском переводе "наделала много шума в местной армянской печати" (32).

Практика

На фоне таких непростых, мягко говоря, взаимоотношений между "армянским движением" и царскими властями 1 июля, в день открытия ВСРП, в Баку началась стачка. Тон остальным задали рабочие машиностроительного и механического заводов Александра Хатисова (Хатисяна), члена партии кадетов, а впоследствии главы дашнакского правительства (1918 — 1920). Почти сразу после этого стачка приняла всеобщий характер, охватив Черный и Белый город, Биби-Эйбат, Балахано-Сабунчинский нефтепромышленный район (33).

Обычно говорится о руководстве стачкой бакинским комитетом РСДРП. Однако, поскольку в России того периода получило развитие рабочее движение Сергея Зубатова, первоначальные требования бастующих вполне могли быть подготовлены зубатовцами (34). По данным Бакинского комитета РСДРП, присутствие зубатовских организаций в Баку проявилось накануне организованной социал-демократами первомайской демонстрации 1903 г. Тогда в районе промыслов были распространены "листки" за подписью "группа сознательных рабочих". Параллельно зубатовцы приступили к устной агитации "в лице одного из жандармских офицеров, недавно прибывшего из России". Их численность составила 50 человек "исключительно" русской национальности (35).

Безусловно, однозначно утверждать о "зубатовском" происхождении июльской стачки без какого-либо документального подтверждения невозможно. Но пища для размышлений присутствует. Тем более что в предшествовавшей тому событию ростовской стачке 1902 г. первоначальные требования рабочих носили "чисто экономический характер". А поскольку тогда все эти требования были выполнены, можно судить о том, что акция была подконтрольна властным структурам. Роль Донского комитета РСДРП, позднее присоединившегося к стачке с политическими требованиями, была явно преувеличена советской историографией (36). Июльские события в Баку тоже могли развиваться по аналогичному сценарию, и косвенным подтверждением этого является тот факт, что инициатором стачки железнодорожников в Одессе, последовавшей почти сразу вслед за этим, был один из зубатовских агентов.

Как бы то ни было, выступление рабочих в Баку привело к переполнению промысловых амбаров и резервуаров нефтью, которую "некому было таскать" для загрузки на суда. Заполнять их заставляли военных моряков, капитанов, механиков. "Правительство стягивало войска, применяя самые жестокие меры для усмирения бастующих" (37). Почти 20-дневный стачечный марафон осложнил вывоз апшеронской нефти, а бакинский сигнал был услышан в других регионах Южного Кавказа и Украины. Общая численность стачечников в России в июле-августе 1903 г. достигла 200 тыс. рабочих. Что эта цифра означала для Российской империи в экономическом измерении можно не комментировать.

Тем временем Ленин интерпретировал те события в свою пользу, отмечая, что "легализация рабочего движения принесет пользу именно нам, а отнюдь не Зубатовым", потому что даже "миниатюрное расширение простора для рабочих" ускорит появление "легальных обществ", в которых "не провокаторы будут ловить социалистов", а социалисты своих "адептов" (38). Ситуация в России принимала новый оборот.