Тибет, Тибетское нагорье… Что слышим мы при упоминании этих названий? Экспедиции Николая Рериха и нацистской оккультной организации «Аненербе» в поисках Агарти? Популярное сейчас направление нью-эйдж туризма? Голливудскую киноленту «Семь лет в Тибете»? А может быть, китайскую оккупацию загадочного горного района?
Тибет, вне всяких сомнений, один из важнейших топосов в сакральной географии Земли. Здесь в разное время складывались наиболее усложнённые концепты ламаизма, закладывались идеи ваджраяны (буддистской алмазной колесницы), плелась витиеватая мистическая философия дзогчен. Поколения за поколениями люди стремились забраться на самую высокую точку планеты — тибетский Эверест.
Гораздо реже мы привыкли слышать о тибетцах-мусульманах. Меж тем это целый мир, незаслуженно остающийся без внимания магистральной линии академического востоковедения. Достаточно вспомнить, что тибетские высоты принадлежат не только Поднебесной, но и Бутану, Непалу, Индии, Пакистану. В каждой из этих стран имеются аборигенные народности, исповедующие ислам.
Крупнейшей из них можно считать балти — коренных жителей северной провинции Пакистана Гилгит-Балтистан и индийской части Джамму и Кашмира, которые сосредоточены в Каргильском районе Ладакха. Их популяция насчитывает около 300 тысяч человек, в Гилгит-Балтистане они составляют примерно треть населения. Компактные общины балти имеются также во всех крупных городах Пакистана: Карачи, Лахоре, Исламабаде, Равалпинди. Балти говорят на собственном языке, который часть лингвистов классифицирует как диалектную разновидность ладакхи и считают наиболее близким к классической норме тибетского.
До обращения в ислам, которое наиболее интенсивных оборотов достигло в XV веке, балти исповедовали ламаизм и бон (его в популярной литературе порой называют тибетским сатанизмом). Предание связывает начало массового перехода балти в мусульманство с деятельностью Мир Сайида Али Хамадани (1314—1384). Широко известный в Азии проповедник и подвижник братства Кубравийя трижды посещал Кашмир и Ладакх: в 1372, 1379, 1383 годах и умер по дороге на север нынешнего Пакистана в Мансехре. Распространяя ислам среди народов Кашмира, Хамадани расселил по региону персидских учеников, которые привили среди прочего аборигенам навыки чеканки и письменность. Хамадани и его соратники оставались дервишами, что наложило характерный отпечаток на формирование мусульманской культуры региона, её особое настроение.
Вторая волна исламизации захлестнула балти в годы жизни и проповеди кадирийского шейха Мухаммада Нурбахша Кахистани (1392—1464), который находился в цепочке преемственности Хамадани, и его сына Касима Фейзбахша (ум. 1513). С этими двумя фигурами, а также с их наиболее удачливым последователем Шамс ад-Дином аль-Ираки связывают становление братства Нурбахшийя. Адепты этого тариката признавали Нурбахша ожидаемым имамом — махди, чем вызывали недовольство как суннитов, так и имамитов.
В XIX веке на Балтистан усилились наплывы шиитов из Ирана и Индии, заметное влияние приобрёл Сайид Аббас аль-Мусави. Как следствие, сегодня большинство балти определяют себя как исмаилитов и двунадесятников. Примерно 20% остаются верны учению шейха Нурбахши Кахистани. Строгая суннитская ортодоксия проникла в Гилгит-Балтистан благодаря упорству Мухаммада Хусейна Ханафи, «муллы из Пешавара», который поселился там примерно в 1857 г. Став наставником Саида Саадат Хана, сына влиятельного пира из Кириса, он не оспаривал местные традиции открыто, но вдохновлял молодых мусульман продолжать обучение в медресе на севере Индии, благодаря чему обрёл много последователей. Представители пуристского течения ахл-е хадис построили в Балтистане большой проповеднический центр. Суммарно численность суннитских традиционалистов среди балти оценивается в 10%.
Балти считают духовными очагами своей общины не только мечеть, но и ханаку, дом молитвенных собраний, передачи традиции и обучения исламским наукам. В ханаках, которые стали открывать первые миссионеры, обучают как общеобязательному кругу практических дисциплин из программы медресе, так и техникам медитативного сосредоточения.
Мечети балти выдержаны в уникальном стиле тибето-мусульманской архитектуры с вкраплением в отдельных случаях элементов экстерьерного дизайна эпохи Великих Моголов и типичной для тибетцев орнаментальной свастики юнгдрунг. Самые узнаваемые из мусульманских культовых зданий — мечети «Масджид Амбурик» в Шигаре и «Чакчан Масджид», основанная, по легенде, самим Мир Сейидом Али Хамадани.
На территориях к югу от Гилгит-Балтистана по соседству с балти проживают пурикпа, этно-конфессиональная группа тибетцев, также исповедующая ислам. О них доступно совсем мало достоверной информации, кроме того, что пурикпа родственны балти, говорят на диалекте тибетского наречия ладакхи (пуриги, или пурги), переложив его на модифицированную арабскую графику. Меньшая часть этой народности, которая насчитывает не более 40 тысяч человек, проживает в индийских Лехе, Каргиле и КНР.
В расовом смысле они не чистые монголоиды, но помесь тибетцев и дардских народов, если верить мнению их историографа Качо Сикандара Хана. В отличие от дардов они практикуют оседлый образ жизни, хотя и практикуют осеннюю перегонку скота на сочные пажити. Летом их животные, главное из которых — хайнак (гибрид яка и коровы), на выпасе альпийских лугов. Каждое семейство владеет как минимум одним хайнаком, которых в этих краях называют дзо. Пурикпа — жители засушливых верховьев Гималайской гряды и по этой причине зависят от стока талых вод с горных шапок для орошения нив из ячменя, пшеницы и проса как основы их пищевой культуры.
Как и балти, пурикпа преимущественно разделяют шиитские верования, при этом значительная часть из них сунниты, а статистически пренебрегаемое меньшинство – буддисты и адепты бон-по. Все они являются признаваемым малым сообществом в Индии, будучи включёнными в 1989 году в Список зарегистрированных каст и племён страны и пользуясь режимом позитивной дискриминации. Цель выделения их из общей массы кашмирцев заключается в стремлении Нью-Дели сохранить традиционный быт и самосознание этого маленького народца в его резервациях.
В соседнем Непале мусульманская община отчасти образована автохтонными невари, ладакхскими мусульманами и их единоверцами-мухаджирами, прибывшими сюда в 1959 году после того, как Китай захватил Тибет. Среди невари ислам распространён очень узко, пусть даже и издавна. Первичные контакты завязались в XIV веке при Шамс ад-Дине Ильяс-шахе (1352—1358), первом султане Бенгалии и родоначальнике династии Ильяс-Шахи. Его справедливость и удачливость в военном деле позволили современникам говорить о нём как о «бенгальском Наполеоне» и «втором Александре».
При поддержке Шамс ад-Дина и его потомков, правивших 125 лет, ислам не только прочно укоренился в среде бенгальцев, но и проник к сино-тибетским этносам Непала. Султан завоевал долину Катманду, подчинив себе конфедерацию Непальской Мандалы. Группа его солдат вошла в земли невари, потребовав от тогдашнего короля династии Малла земельные наделы для колонизации и проживания. Позже они составили небольшое, но достаточно узнаваемое сообщество в гуще неварского индуистского и буддистского большинства.
Что касается мусульман из Тибета, или качи, то они в Непале практически неотличимы от своих соплеменников-ламаистов, однако выделяются из общей массы граждан уровнем благосостояния. Будучи предприимчивыми торговцами, сохраняющими деловые связи с родиной, многие из них сколотили состояние на оптовом сбыте китайского ширпотреба, сувенирной продукции, безделушек.
Деловой стиль жизни обуславливает тот факт, что качи предпочитают селиться в столице Катманду, а также иметь наряду с непальским удобный для ведения бизнеса индийский паспорт. Дело в том, что в конце 1959 года, игнорируя возмущение Пекина, Индия объявила всех тибетских мусульман, как этнических кашмирцев, своими гражданами. В отместку власти КНР незамедлительно арестовали всех лидеров общины качи, объявив их в шпионаже в пользу Нью-Дели.
В Индии мусульмане-мухаджиры из Тибета, покинувшие родные места вместе с Далай-ламой в 1959 г., расселились в штате Джамму и Кашмир. Довольно большая община, насчитывающая порядка две тысячи мусульман, компактно проживает Шринагаре, летней столице штата. Тибетское правительство в изгнании активно интересуется положением тибетских мусульман, открывает для них мечети, школы, больницы, молодёжные органы, рабочие места. Представителям общины качи предоставляют руководящие посты в правительстве.
Исходя из сказанного становится понятным, откуда качи получили своё имя. Так в тибетском произношении звучит название их прародины — Кашмира (тиб. Качи Юл). Действительно, оттуда их предки организованно начали прибывать в Лхасу в XII веке, пока не были вынуждены репатриироваться в середине века двадцатого. Но тогда, в раннем Средневековье, властители Тибета приветствовали кашмирских поселенцев, находя их оборотистыми дельцами, которым удалось создать в лхасском квартале Баркхор процветающую купеческую колонию.
Качи играли заметную роль в торговой дипломатии Тибета, наладив со своими земляками из Калькутты, Калимпонга и Дарджилинга поставки ко двору кашемировой шерсти, благородных тканей, пряжи. Будучи ценными жителями, вносившими вклад в экономику Тибета, качи выполняли функции носителей высокой культуры: их столичный говор считался эталоном тибетской речи, они публиковали сборники остроумных афоризмов, дали Тибету классический песенный жанр нангма (от араб. и перс. нагме).
Но первые мусульмане на Тибете появились задолго до кашмирцев, ещё при омейядском халифе Умаре ибн Абд аль-Азизе (717—720). В ответ на просьбу тибетцев прислать к ним мусульманских миссионеров омейядский наместник в Хорасане аль-Джаррах аль-Хаками отправил туда Суляйта ибн ‘Абдаллаха аль-Ханафи. Так, уже при тибетском императоре Тидецугтане Меагцоме (693—755) в Лхасе и вокруг неё стали расселяться арабы и персы. Им позволялось заключать браки с тибетскими женщинами, всё глубже укореняясь в стране.
Отношения пришельцев с тибетцами складывались, впрочем, не всегда безоблачно. При императоре Триде Сонгцене (761—815) тибетские армии уже схлестнулись в ожесточённых боях с войсками халифата. По сообщениям историка и географа Ахмада ибн Исхака аль-Якуби, тибетцы под началом Сонгцена атаковали арабские армии на западном направлении, осаждали Самарканд, брали приступом главные города Афганистана. Но арабам удалось переломить ход сражений и вынудить тибетского губернатора Самарканда слать дары халифу, а тибетца-градоначальника Кабула — перейти в подчинение Аббасидам и принять ислам.
С противоположным знаком военные взаимодействия мусульман с тибетцами происходили в Новое время. В конце XVI столетия ислам принял ладакхский царь Джамьянг Намгьял (1595—1616), развязав попутно кампанию по притеснению буддизма на своих землях. Усилиям царя не суждено было продолжиться в деяниях преемников: воцарившийся вслед за ним Сэнге Намгъял (1616—1642) восстановил буддизм в правах, хотя и предпочитал держать при себе гвардию наёмников-мусульман. Те прославили имя своего правителя, разгромив царство Гуге, которое располагалось по соседству.
При Сэнге столица Ладакха была перенесена в Лех и был построен знаменитый Лехский дворец, который в настоящее время нуждается в реконструкции. Отдавая должное росту мощи исламского присутствия в стране и упрочению державы Великих Моголов, следующий тибетский царь Делдан Намгьял (1642—1694) велел построить соборную мечеть.
Тогда же пятый Далай-лама Нгаванг Лобсанг Гьяцо (1617—1682), сумевший при поддержке ойратского правителя Гуши-хана сосредоточить в своих руках светскую и духовную власть, сделал положение мусульман Тибета привилегированным: он разрешил им самоуправление в общинных вопросах посредством Комитета пяти (Пунч), который возглавлял шариатский судья (иноверцы знали его под титулом кбаче гопа). Далай-лама не мешал своим мусульманским подданным вести оживлённые теологические диспуты и дозволял торговать по всему государству, освобождал от уплаты налогов.
С пониманием относясь к заведённым в их среде порядкам, Далай-лама не возражал против того, чтобы качи потребляли мясо в священный для ламаистов месяц сага дава, не снимали головных уборов перед буддистскими монахами и могли выбирать для освоения любые подконтрольные города. Мусульманам была выделена земля под возведение первой мечети в Лхасе, которую Далай-лама объявил своей столицей, и разбивку кладбища в Кигаше; лидеры качи стали регулярными гостями всех важных церемониальных действ Тибета.
Предание гласит, что «Великий пятый» выпустил стрелу из лука и постановил, что место, где она упадёт, отходит мусульманской общине. Поэтому очаг тибетских мусульман зовётся Гьянгда Линка, Парком Дальней Стрелы. Национальная память качи связывает подобную лояльность Далай-ламы V с историей о его мистическом поединке с суфийским мастером Хайр ад-Дином, из которого тот вышел победителем. Как бы ни было в действительности, на протяжении многих веков мусульмане свободно проживали в Лхасе и имели возможность свободно исповедовать свою религию.
До сих пор в городе стоят четыре мечети, старейшая из которых — мечеть «Хэбалинь» — была основана в 1716 году. Ещё две мечети собирают верующих в Шигадзе и Чанду. До китайской оккупации в Шигадзе было одно медресе, в Лхасе — два; в них ученики осваивали урду и грамматику тибетского языка, читали Коран, разучивали молитвы.
Мусульманский говор можно услышать и на улицах Тсетанга, где оставшиеся на Тибете вопреки гнёту коммунистического режима качи живут вместе со своими собратьями хуэй-цзу — мусульманами-китайцами. Вместе они и держат на себе небольшую, но стойкую умму этого края потаённой Шамбалы, куда вечно змеятся тропки богоискателей проявленного мира.
