Тайна крушения самолетов после землетрясения в Армении

Неоцененная помощь

7 декабря 1988 г. в Армении произошло разрушительное землетрясение, унесшее жизни 25 тыс. человек. Эпицентр землетрясения находился недалеко от города Спитак, а подземные толчки ощущались в Ереване и Тбилиси. Трагедия произошла на фоне изгнания азербайджанского населения из Армении, сопровождавшегося погромами и убийствами. В течение всего 1988 года тысячи беженцев из разных районов Армянской ССР нашли приют в Сумгайыте и других городах Азербайджана. Несмотря на это, одновременно с образованием 9 декабря по решению Политбюро ЦК КПСС оперативного штаба по ликвидации последствий землетрясения, азербайджанские власти инициировали формирование строительного отряда для ликвидации последствий землетрясения, возглавляемого заслуженным строителем Азербайджана Эмилем Ахундовым. По его словам, в группу вошло около 200 человек. В недельный срок в Армению был направлен железнодорожный состав из 25 вагонов, в которых находился личный состав, а также «оборудование — экскаваторы, бульдозеры, краны», запасы продовольствия (1).

Согласно официальным данным, за первые три дня «в города и районы Армении, пострадавшим от землетрясения, Госкомнефтепродуктов Азербайджанской ССР отправлено свыше 25 тыс. тонн топлива, 880 тонн твердого и жидкого битума, около 40 тыс. тонн мазута, 330 тыс. тонн смазочного масла, 15 АЗС», послано «свыше 120 большегрузных и специальных автомобилей, 46 автокранов… бульдозеры, экскаваторы». К 9 декабря «от трудовых коллективов и отдельных граждан» Азербайджана на имя пострадавших от землетрясения было «перечислено свыше 50 тыс. рублей» (2).

Несмотря на это, реакция азербайджанской общественности на землетрясение в Армении в армянских и некоторых российских и мировых источниках до сих пор преподносится, мягко говоря, необъективно. В качестве подтверждения можно сослаться на бывшего военнослужащего Советской Армии Виктора Николаева, который в своих записках упоминает югославский самолет Ан-12, который разбился «при заходе на посадку в Ереванском аэропорту» и «российский Ил-76», который «из-за густого тумана, приступив к снижению не по глиссаде на двенадцать секунд раньше, врезался в Арарат… с сорока четырьмя специалистами-поисковиками, их собаками и гуманитарным грузом на борту». Далее он выразительно подчеркивает, что «мозаика беды не везде была окрашена в черные цвета. Бакинское ночное небо высветилось долгим полуднем от праздничного салюта в ответ на беду. Играли свадьбы и в футбол». Как бы в подтверждение своих слов он цитирует тогдашнего коменданта города Баку Михаила Тягунова, который «во время «круглого стола» призывал не злорадствовать над чужим горем» (3).

Однако в Баку не было никаких салютов по поводу землетрясения в Армении. Автор заявляет об этом со всей ответственностью, так как был очевидцем событий тех дней. Указом президиума Верховного совета СССР от 24 ноября 1988 года в Баку, а также в Гяндже и Нахчыване, был введен комендантский час. Кто позволил бы себе запускать в небо ракеты в таких условиях? К тому же сигнальные пистолеты и петарды в стране Советов были большой редкостью.

Другое дело, трагедия в Армении не могла не навести на размышления всех, кто так и иначе столкнулся с насильственным выселением азербайджанцев из родных городов и деревень. Как вспоминает Э. Ахундов, после приезда в Армению возглавляемая им бригада была направлена для передачи гуманитарной помощи жителям Амасийского района. Но члены стройотряда обнаружили, что «во всех этих 22 азербайджанских деревнях людей ко времени землетрясения уже не было — жители сел покинули свои деревни», остались лишь отказавшиеся выехать старики, «кошки и воющие собаки». Увидев опустошенные после изгнания азербайджанцев села, пишет Э. Ахундов, «невольно начинаешь верить в Бога — ведь благодаря той вражде ни один азербайджанец от землетрясения не пострадал» (4).

Конечно, беженцы должны были осознавать, что не будь они изгнаны с земли своих предков за несколько недель до разрушительного землетрясения, они могли лишиться не только крова и всего нажитого, но и самой жизни. Ведь, согласно официальным данным, во время землетрясения «за считанные секунды» полностью или частично были разрушены не только города Спитак и Ленинакан, но и более «ста сел и населенных пунктов в Спитакском, Ахурянском, Гугаркском, Арагацком, Калининском и Степанаванском районах» (5). А именно в Спитакском и Гугаркском районах осуществлялась большая часть антиазербайджанских погромов.

Акцентируя внимание на «салютном» ликовании азербайджанцев по поводу землетрясения в Армении, В. Николаев вспоминает о крушении двух воздушных судов и гибели их пассажиров, летевших на помощь пострадавшим. Очевидно, по убеждению бывшего «афганца», на фоне проявления мировым сообществом сострадания к армянам эти трагические инциденты должны были оттенить «бесчеловечность» азербайджанской нации. Как мы увидим, эти катастрофы действительно заслуживают внимания, но совсем по другой причине.

Движение без маршрута

Крушение двух самолетов в декабре 1988 года очень слабо освещается в армянских источниках. Сам по себе этот факт вызывает вопросы, потому что армянская сторона с благодарностью вспоминает помощь, оказанную республике во время землетрясения. В сборнике документов, связанных с землетрясением в Спитаке, сухо фиксируется, что 11 декабря «при подходе к аэропорту Ленинакана потерпел катастрофу советский военно-транспортный самолет Ил-76. Погибли девять человек экипажа и 69 военнослужащих, спешивших на помощь братской республике». А в ночь на 12 декабря «в районе Еревана разбился югославский военно-транспортный самолет с грузом медикаментов для Армении. Экипаж из семи человек погиб» (6).

А вот заместитель начальника главного управления по отраслям и народнохозяйственным комплексам Госстроя СССР, занимавшийся в те напряженные дни организацией доставки строительной техники в Армению, Иван Сухомлин констатирует, что «на третий или четвертый» день после землетрясения случились «две катастрофы. Разбился югославский самолет, и один Ил-76 упал» (7). Казалось бы, на фоне трагедии разыгрывается новая драма, а тут даже принадлежность одного из двух разбившихся самолетов умалчивается.

Почему такая несправедливость в отношении людей, которые рисковали своими жизнями ради спасения других и в итоге погибли? Не потому ли, что разбившийся Ил-76 направлялся в армянский Ленинакан с военного аэродрома в Баку?

Согласимся, звучит неправдоподобно. Тем более что услышанный нами ранее В. Николаев, претендующий на правдивое описание событий, которым он был свидетелем, называет потерпевший катастрофу самолет «российским». Наверное, точнее было бы сказать «советский». Советское происхождение военно-транспортного самолета Ил-76МД подчеркивается и в списке катастроф самолетов данного типа, опубликованном в Интернете (8). И ни слова о том, откуда именно совершил свой последний вылет этот самолет и кто был на его борту.

А вылетел он действительно из Баку, и армянская сторона признает это, хотя и не сильно афиширует. Как вспоминает очевидец тех событий Ирина Григорян, в декабре 1988 г. «над нашим домом день и ночь летали вертолеты, вывозившие пострадавших, раздавался гул моторов самолетов, доставлявших грузы, спасателей и врачей со всего Советского Союза. Они работали сутками, не думая о себе. Некоторые из них погибали. Так, в горах разбился самолет со спасателями из Азербайджана» (9).

Туман вокруг смертей

Более подробные сведения о том злополучном рейсе мы узнаем из воспоминаний подполковника В. Мусаеляна, который служил в политотделе Военного комиссариата Азербайджанской ССР и непосредственно занимался в Баку формированием батальона из резервистов для участия в ликвидации последствий землетрясения. Под утро 11 декабря военно-транспортный борт с резервистами и всем необходимым «для автономной работы батальона» поднялся с аэродрома «Насосный» в окрестностях Баку и потерпел крушение вблизи от Ленинакана в условиях плохой видимости. Единственный список находившихся на борту военнообязанных был в самом самолете, и поэтому точно было известно «только, что на борту помимо девяти членов экипажа находилось примерно 63 военнообязанных, но не знали кто конкретно поименно». Для уточнения имен и фамилий погибших была сформирована оперативная группа, в которую вошел и сам В. Мусаелян. Однако идентифицировать сгоревшие тела было невозможно, и окончательный список был составлен только «после многократного уточнения списков и проверок наличия личного состава». Спустя два дня после катастрофы стало известно, что в ней выжил один человек, который во время полета «забрался спать в кузов КамАЗа». Он был госпитализирован с «тяжелейшими ранениями» (10).

Тем не менее ни сразу после случившегося, ни по прошествии многих лет список с именами и фамилиями погибших членов экипажа и резервистов так и не был обнародован. Интернет-портал, предоставляющий информацию по авиационным происшествиям, инцидентам и авиакатастрофам военной авиации в СССР и России, констатирует перевозку тем бортом «военнослужащих, призванных из запаса для участия в работах по разбору завалов после землетрясения в Армении». Причиной катастрофы указывается «ошибка экипажа в установке на барометрических высотомерах давления аэродрома посадки в 100 мм ртутного столба, что привело к завышению показаний высоты полёта на 1100 м и столкновению со склоном горы при снижении на заданную высоту» (11).

Белые пятна трагедии отчасти меняют окраску благодаря воспоминаниям тогдашнего командующего войсками противовоздушной обороны Министерства обороны СССР Южного стратегического направления Петра Поляха. Он рассказал, что на разбор завалов в Ленинакане было решено направить запасников из Баку, которые «в основном были азербайджанцами». В самолет Ил-76, который прилетел из Тулы, погрузили 70 солдат и два КамАЗа, набитых матрасами и одеялами. «Один солдат срочной службы прибежал, когда все скамейки были заняты, и устроился в кузове грузовика на матрасах». Но на подлете к Ленинакану самолет потерпел крушение. «Место катастрофы, куда мы с группой офицеров добрались в то же утро, представляло собой жуткую картину: среди дымящихся обломков — обуглившиеся человеческие тела. Топлива в баках было много, сгорело буквально все. Погибли девять человек экипажа и 69 пассажиров. Выжил только солдат, устроившийся в машине». Хотя по списку проходило 72 человека, было установлено, что «двое не полетели».

И вот здесь начинает проявляться слабая, но все же какая-то конкретика по поводу личностей погибших. «Останки членов экипажа отыскали по летной форме, положили в девять гробов и отправили в Тулу. С солдатами возникли проблемы. По обычаю мусульманин должен быть похоронен в день смерти, родственники требовали тела своих близких, времени на идентификацию не было. Останки сгребали в машину, везли в медсанбат и там уже как-то сортировали». В этих условиях «обугленный кусок туловища считался одним человеком», но рук и ног не хватало. Кое-как «укомплектовали» 69 гробов и «отправили в Баку». На каждый из них «положили обмундирование, сверху написали фамилии» (12).

Думается, комментарии здесь излишни. Генерал признал, что спустя 20 лет после катастрофы в Ленинакане он первым приоткрыл завесу тайны и посвятил людей в некоторые подробности тех событий. Он откровенно называет «ошибкой» тот факт, что «запасники в основном были азербайджанцами», в свете чего «везти их в Армению, где неспокойно, не нужно было». Что именно привело его к такому заключению, он не уточняет, и мы не будет строить предположения по этому поводу. Как бы то ни было, лишь благодаря откровениям П. Поляха сегодня можно утверждать, что на борту летевшего в Армению самолета погибли десятки азербайджанцев.

Чудом уцелевший

Ну а кто же остался в живых? Им оказался тридцатилетний автослесарь из Баку Фахраддин Балаев, поведавший миру, каким образом и из кого был сформирован состав спасателей, находившихся в потерпевшем катастрофу Ил-76. По его словам, после землетрясения в Спитаке на призывном пункте в Баладжарах (поселок в пригороде Баку) им объявили о том, что их направляют в Армению. Комендант города М. Тягунов «призвал забыть старые обиды и выполнить свой интернациональный долг», пообещав, в противном случае, «военный трибунал». Весь состав, в котором оказались азербайджанцы, лезгины, русские, евреи и армянин, осознавал, какой «теплый прием» ожидает их в соседней республике.

При заходе на посадку, вспоминает Ф. Балаев, самолет вдруг «резко поднялся вверх». «В этот момент я отключился. Пришел в себя, наверное потому, что моя рука буквально жарилась на раскаленном двигателе. Если бы я не очнулся тогда, то взорвался бы вместе со всеми… А когда я пришел в себя, какое-то шестое чувство подсказало мне, что я должен отойти как можно дальше от находившегося в метрах двадцати от меня корпуса самолета. Не помню как, но я сумел пройти тридцать метров с обожженной рукой и семью переломанными ребрами».

Выжившего спасателя некоторое время отказывались принимать в местную больницу, а когда «под нажимом русских военных» все же приняли, то «армянские врачи отказывались лечить». Только в военном госпитале в Ереване, «где и обслуживающий персонал, и врачи были русскими», его чуть подлечили. Но местные жители «оказывали большое давление на русских врачей, требуя моей выдачи», в связи с чем раненого военнослужащего перевели в Главный военный клинический госпиталь им. Н. Бурденко.

В произошедшей катастрофе Ф. Балаев винит армянских диспетчеров, которые «неверно рассчитали высоту при приземлении». По его словам, экипаж был опытный, а самолет «принадлежал литовской авиакомпании и летел из Кабула в Вильнюс». Летчики попытались «поднять лайнер, но было уже поздно, и он, задев крылом холм, врезался в землю, начали взрываться бензобаки» (13).

Трудно не заметить несоответствие между воспоминаниями Ф. Балаева и словами генерала-лейтенанта П. Поляха, который говорил о самолете и экипаже из Тулы. Однако в пользу первого косвенно говорит сухая сводка на сайте авиационных происшествий, из которой известно, что разбившееся судно относилось к 128 военно-транспортному авиационному полку, базировавшемуся в Паневежисе (Литва) (11).

Турецкий след

Немало вопросов вызывает и крушение второго самолета, летевшего в Армению с гуманитарной помощью из Югославии. Возглавивший тогда комиссию по расследованию катастрофы зампредседателя Госавианадзора СССР Рудольф Теймуразов сообщил, что «самолет на большой скорости врезался в автомобильный мост» за двенадцать километров «до посадочной полосы аэродрома «Звартноц». По его словам, исследования барометрических приборов показали, что «у обоих пилотов ни на одном из указателей не было установлено нужное значение атмосферного давления аэродрома», из-за чего «высота на приборах оказалась завышенной более чем на 800 метров, что и сыграло роковую роль» (10).

Вопрос, однако, в другом. Насколько запечатлелось в памяти автора, первое сообщение о катастрофе данного самолета прозвучало в специальном выпуске новостей, посвященном событиям в зоне землетрясения. В зачитываемом диктором тексте фиксировалось, что воздушное судно направлялось в зону бедствия из Турции. Однако в вечернем выпуске ежедневной информационной программы «Время» речь уже шла о самолете, летевшем из Югославии. Уже известный нам Р. Теймуразов также подчеркнул, что «самолет выполнял рейс по маршруту Скоплен-Ереван (речь явно идет о городе Скопье — прим. авт.). Воздушная трасса пролегла через Болгарию и Турцию. Посадка в промежуточных аэропортах не производилась» (10).

Конкретика в словах Рудольфа Амбарцумовича наводит на определенные размышления, если не сказать сомнения. С чего вдруг глава комиссии по расследованию катастрофы заостряет вниманием на том, через какие страны пролетал самолет и где он совершал промежуточные посадки? Неужели такие подробности могли интересовать советскую и мировую общественность? Или детализация такого рода была неимоверно важна, во всяком случае, на тот момент? Ведь если речь шла о самолете из Турции, то вырисовывалась довольно зловещая картина: из сотен самолетов, прибывших в те дни в Армению, крушение потерпели лишь два борта: бакинский и югославский, но принятый за турецкий.

По иронии судьбы югославский самолет, вылетевший из Скопье, действительно совершил посадку в Турции. В британском еженедельнике Flight International (24-31 декабря 1988) приводятся сведения о вылете самолета Ан-12 11 декабря из Скопье с посадкой в Анкаре (14).

В свою очередь портал Аviation Safety Network раскрывает, что рейс, осуществлявшийся 12 декабря 1988 г. югославским самолетом Ан-12, был частью операции «по оказанию помощи Армении после землетрясения 7 декабря 1988 г. воздушным путем». Вслед за этим конкретизируется, что аэропортом вылета была «Анкара (неизвестный аэропорт), Турция», а аэропортом назначения — «Ереван (EVN/UDYZ), Армения» (15).

Получается, что армянские диспетчеры воспринимали этот борт как совершающий рейс по маршруту Анкара — Ереван. В те дни армянские аэропорты работали с огромной нагрузкой. Только за 13 декабря в ереванский «Звартноц» прибыло 103 самолета из советских республик и «11 большегрузных самолетов из других стран». Как отмечал тогдашний зампред Совмина Армянской ССР Ю. Ходжамирян, «транспортные самолеты прибывают каждые 12 минут, не считая пассажирских» (16). В таких условиях у диспетчеров попросту не было времени разбираться, откуда именно к ним летел самолет, вылетевший из аэропорта Анкары.

Испытание на человечность

В контексте сказанного отметим еще один нюанс. Если память о погибших югославских летчиках в Армении увековечена (на месте падения самолета установлен памятник), ничего подобного в отношении экипажа и спасателей, направлявшихся в зону бедствия из Баку, не произошло. В 1989 г. казахский писатель Олжас Сулейменов не прошел мимо этой темы. В своем выступлении на Первом съезде народных депутатов СССР он напомнил о катастрофе самолета из Баку, в котором «летели на помощь пострадавшим от землетрясения 50 воинов-азербайджанцев, вызвавшихся помочь соседям в беде». «Эти ребята хотели внести свой вклад в дело восстановления дружбы, и они внесли, что смогли, — свои жизни. Памятника им нет, имена их не прозвучали в прессе, об их участи знают только матери» (17).

Много лет минуло с того дня, а воз и ныне там. Наверное, гибель наших соотечественников так и останется неоцененной, как не станут достоянием мировой общественности и некоторые другие факты.

Российский военный журналист Влад Шурыгин, в декабре 1988 г. освещавший ситуацию в зоне землетрясения в качестве корреспондента газеты «На боевом посту», пишет, что «в госпитале Ленинакана служил хирургом подполковник Мамедов (возможно это имя, в блокноте почти стерта запись). Азербайджанец. Афганец. Его несколько раз пытались избить. Начальнику госпиталя в открытую говорили, уберите из госпиталя азербайджанца. Мы все равно не позволим ему здесь жить». Тем не менее уже «через полчаса» после землетрясения Мамедов «встал к столу и почти двое суток от него не отходил. Даже о том, что его семья жива, он узнал от других». Четыре часа он оперировал девочку с тяжелыми переломами и кровотечением, вернув ее «с того света». Но когда благодарившие его родители узнали, что он азербайджанец, «отец плюнул на пол, развернулся и ушел». «В Ленинакане, — резюмирует В. Шурыгин, — я увидел, что армянский народ тяжело болен. И это не случайное помрачение, не временная блажь» (18).

Генерал Николай Тараканов, входивший в состав созданной Гражданской обороной СССР специальной комиссии по определению объемов разрушений в Спитаке, приводит в пример начальника хирургического отделения, подполковника медицинской службы Джамшуда Юсибова, который в момент землетрясения оперировал ребенка. Он вынес на руках малыша «из полуразрушенного здания только тогда, когда наложил последний шов». Ну а затем на операционный стол стали поступать покалеченные стихией люди. Когда же один из сослуживцев принес хирургу трагическую новость: «Джамшуд, твоего дома тоже нет», тот не устремился на помощь жене и дочери и продолжил выполнять свой долг, и «даже стон отчаяния не сорвался с уст» (10).

В другом интервью Н. Тараканов вспоминает, что «в полевом госпитале в Ленинакане работал хирург-азербайджанец», спасавший пострадавших от землетрясения армян. Правда, генерал не называет его фамилию. Зато он приводит в пример уникальнейший случай, возможно, единственный в своем роде. По свидетельству Н. Тараканова, когда хирургу сообщили о поступлении в госпиталь его дочери, извлеченной из-под завалов, он дал указание поместить ее в общую палату для ожидания своей очереди, «а сам продолжал оперировать раненых армян. К сожалению, когда подоспела очередь его дочери, она скончалась прямо на операционном столе. Это был герой-азербайджанец» (19).

Вполне возможно, что В. Шурыгин и Н. Тараканов рассказывали об одном и том же человеке. Не исключено, что кто-то из них мог забыть или спутать фамилию хирурга. Но оба свидетеля тех событий сообщают, что среди врачей, возвращавших к жизни изувеченных армян, был и азербайджанец. Эти факты до сих пор остаются малоизвестными, а до мировой общественности доводится информация, не соответствующая действительности, в частности, о якобы неописуемой радости азербайджанцев по поводу землетрясения в Армении.