Выборы в Турции: без победителей

Итоги парламентских выборов в Турции коренным образом меняют общественно-политическую ситуацию в стране. После тринадцати лет безраздельного властвования Партия справедливости и развития (ПСР) лишилась парламентского большинства и не может самостоятельно формировать правительство.

Верховный представитель ЕС по иностранным делам и политике безопасности Федерика Могерини и комиссар ЕС по вопросам расширения Йоханнес Хан признали "прочность турецкой демократии", особо отметив присутствие в новом парламенте всех основных политических сил страны (1).

Многие эксперты в самой Турции и на Западе поспешили представить случившееся как победу светскости над "политическим исламом". Но так ли это на самом деле? Идеологические предпочтения избирателей определенно повлияли на итоги голосования, однако не они формировали предвыборный фон в этом году.

Гораздо большее значение, насколько усматривается, имело желание президента Турции Реджепа Тайипа Эрдогана внедрить президентскую форму правления, которое столкнулось с неприятием значительной частью избирателей постепенно проявляющихся элементов авторитаризма. И это, пожалуй, самый значимый итог завершившейся парламентской гонки.

Хотя о каком авторитаризме можно говорить, когда в новом парламенте представлены сразу три оппозиционные партии, включая Демократическую партию народов (ДПН), близкую к Рабочей партии Курдистана (РПК)? На фоне не затихающей дестабилизационной волны на Ближнем Востоке это обстоятельство превращается в главную интригу изменившегося общественно-политического ландшафта.

Очередной зигзаг в "курдском вопросе"

В условиях жестких вызовов, угрожающих безопасности и территориальной целостности Турции, тогда еще премьер-министр Эрдоган определил важнейшей задачей решение "курдского вопроса" — самой острой внутриполитической проблемы страны за последние 30 лет. Переговоры с РПК проводились при участии курдской и турецкой интеллигенции, и в 2009 г. курдские лидеры ввели мораторий на ведение боевых действий с целью проведения мирных переговоров. Несмотря на отдельные вооруженные столкновения, в целом этот мораторий остается в силе по настоящее время.

Для активизации мирного процесса в октябре 2012 г. турецкие власти начали переговоры с находящимся в заключении лидером РПК Абдуллой Оджаланом, и уже в марте следующего года курдские боевики, вняв призыву своего лидера, начали покидать территорию Турции. В ответ Анкара обещала осуществить реформы для обеспечения прав курдского населения страны и достижения социального примирения. Правда, к концу 2013 г. власти обвинили курдов в замедлении вывода вооруженных формирований, а курдское руководство сетовало на невыполнение правительством своих обещаний (2).

Но движение на примирение продолжалось, и тогда же состоялся визит главы Курдской автономии Ирака Масуда Барзани в Диярбакыр, во время которого Эрдоган впервые публично произнес слово «Курдистан» применительно к северу Ирака. Прежде официальные лица страны употребляли определения "региональное руководство" или "курдская автономия" (3).

Следствием этой кампании на примирение стало голосование многих курдов на местных выборах 2014 г. за правящую партию, активизация курдских политических деятелей, перешедших в Демократическую партию народов, и их блестящий прорыв в парламент в июне 2015 г.

От премьерства к президентству

Инициировав мирные переговоры с курдскими активистами, Эрдоган не мог не понимать, насколько велика цена ошибки. Именно поэтому предыдущие турецкие лидеры предпочитали силовой метод решения вопроса, тупиковый, но обеспечивающий целостность государства. Что же подтолкнуло искушенного турецкого политика искать новые пути?

Можно, конечно, говорить и о внешнем аспекте турецко-курдского сближения, о требованиях Евросоюза или планах Анкары по транспортировке энергоресурсов из Иракского Курдистана на мировые рынки. Однако некоторые аналитики ищут ответ на этот вопрос в личных амбициях Эрдогана и его желании расширить свое политическое доминирование в стране (4).

Проведя максимально допустимые три срока в должности премьер-министра, нынешний президент настаивает на внесении изменений в Конституцию страны и введении президентской формы правления. Это обстоятельство, как и решение "курдского вопроса" в разрабатываемом варианте, многие турки расценивают как отступление от принципов Ататюрка.

Пусть реально парламентской страной Турция стала после смерти Ататюрка, до конца жизни фактически правившего единолично, парламентская форма правления была заложена основателем Турецкой республики. Кроме того, согласно Конституции, турецкая нация объединяет всех граждан страны, независимо от их этнического происхождения. Говоря другими словами, курды рассматриваются не как этническая общность, а как турки.

Любопытно, что такие телодвижения Эрдогана позволили директору Института востоковедения НАН Армении Рубену Сафрастяну придать происходившему характер взаимной политической целесообразности: если курды надеются на изъятие из Конституции положений о сведении турецкого гражданства к этническому признаку, то "лично Эрдогану и его партии нужна поддержка курдского населения" и он стремится "увеличить курдскую долю своего электората" (5).

Можно ли тогда объяснить нынешний успех курдской политической партии как банальный политический просчёт Эрдогана? Или это выполнение условий соглашения с курдскими националистами, искусно представленное как победа демократически настроенных сил? Так или иначе, но если переговоры с сепаратистами сорвутся, то ответственность за любые возникшие в результате этого угрозы национальной безопасности ляжет на правящую партию и её лидера.

Бои с тенью Ататюрка

C 2009 г. Турция начала позиционировать себя региональным лидером мусульманского мира. Произошло это, прежде всего, посредством перехвата Анкарой первенства у шиитского Ирана в антисионистской риторике. Дополнительный акцент на поддержку Турцией палестинского вопроса укрепил данную тенденцию. Хотя "стереть Израиль с лица земли" турки не призывали, власти однозначно демонстрировали антиизраильскую позицию.

Кем и откуда была инспирирована эта линия, не суть важно, но "арабская весна" подтвердила планы Турции на лидерство в региональном масштабе. Возможно, именно в угоду такому раскладу Анкара и Тель-Авив пожертвовали особыми двусторонними отношениями (без их обострения до горячей точки).

На фоне происходящего рейтинг Эрдогана буквально взлетел, а население арабских стран восприняло поддержку Турцией "весеннего" настроения. Начался этап тиражирования для "новых демократий" успехов турецкого режима как в политико-экономической, так и в религиозной сферах. Тогдашний госсекретарь США Хиллари Клинтон привела турецкую демократию в пример остальным и высоко оценила "шаги, сделанные турецким правительством во имя свободы вероисповедания и совести".

Грамотно просчитанная идеология регионального лидерства Турции успешно сформировала для мировой общественности новый имидж (или имидж новой) Турции. Другое дело, что данные шаги преподносились некоторыми силами в качестве проявлений неоосманизма (6).

Этот контекст также шел вразрез с политическим завещанием Ататюрка, так как среди определенных им "шести стрел" официальной идеологии Турции, закрепленных в Конституции 1937 г., первым пунктом помещался Республиканизм, подразумевающий идеал конституционной демократической республики как альтернативы Османской абсолютной монархии.

Но бои с тенью Мустафы Кемаля продолжились и на других площадках. В 2012 г. с сайта Вооруженных сил Турции была удалена страница, посвященная Ататюрку, а Министерство образования страны отменило все торжества на стадионах, ежегодно проводившиеся 19 мая — в День памяти основателя государства. Правда, официальной причиной такого решения было названо намерение властей избавиться от утомительных официальных процедур и превратить дату в день общенациональных празднеств и гуляний (7). Наверное, комментарии здесь излишни.

А в 2013 г. весь мир внимательно следил за событиями на площади Таксим, когда либерально настроенная молодежь выступила против вырубки исторического парка Гези и сноса Культурного центра Ататюрка. Волнения, перекинувшиеся на другие районы и города Турции, преподносились как борьба светских турок против "исламистской" линии власти. Параллельно речь шла о попытках Эрдогана противостоять идеям Ататюрка.

Независимо от того, кто стоял за организаторами митингов, сам факт мощнейших в новейшей истории Турции антиправительственных выступлений доказывает наличие почвы для недовольства. Причем, что интересно, Эрдоган, незадолго до событий на Таксиме поддерживавший антиправительственные движения в Ливии, Тунисе и Египте, исключил из своего лексикона "свободолюбивые" выражения, заменив их на определение протестующих в качестве экстремистов.

Манифестанты, хотя и не добились свержения действующей власти, но парк Гези отстояли, что было преподнесено как сохранение одного из важнейших принципов Ататюрка — светскости. Акцент же на попытки Эрдогана покуситься на наследие Мустафы Кемаля не стихал. Когда же после избрания президентом Турции Реджеп Таййип Эрдоган отказался от исторической резиденции президентов страны в столичном районе Чанкая, его решение было расценено как "демонстрация бегства от Республики" (8).

Таким образом, очевидно, что часть турецкого общества расколота по идеологическому признаку, и это выливается в партийные предпочтения определенной части электората. Другое дело, что итоги минувших парламентских выборов нельзя безапелляционно представлять как результат столкновения происламской парадигмы Эрдогана со светскими принципами Мустафы Кемаля. Скорее, как мы уже отметили, можно говорить о решительном нежелании турецкого народа возвращаться к эпохе авторитаризма. Но не окажется ли цена за демократию слишком дорогой?