25 лет спустя

Когда речь заходит об отношении русских поэтов и писателей XIX века к исламу, нельзя обойти стороной творчество Федора Ивановича Тютчева. Выдающийся поэт, сумевший благодаря своим способностям продвинуться на государственной службе, не раз возвращается к восточной и мусульманской тематике. Но если в поэзии Александра Пушкина или Ивана Бунина однозначно просматривается если не любовь, то нежность и теплота в отношении к исламу и его последователям, то в творчестве Ф. Тютчева подобные нотки не встречаются вовсе. И причина этого кроется в его взглядах на взаимоотношения России с Европой и с мусульманским Востоком и в его особом видении будущего Российской империи.

О наша крепость и оплот,
Великий бог, веди нас ныне,
Как некогда ты вел в пустыне
Свой избранный народ!..

Алла, пролей на нас твой свет!
Краса и сила православных,
Бог истинный, тебе нет равных,
Пророк твой Магомед!..

Глухая полночь; все молчит!
Вдруг из-за туч луна сверкнула
И над вратами Истамбула
Зажгла Олегов щит!..

Эти строки, написанные Ф. Тютчевым в 1829 году, чаще всего приводят мусульманские авторы для констатации отношения поэта к мусульманской вере. Примечательно, что в 1854 году Ф. Тютчев возвращается к этой теме, но с небольшими правками, в том числе во втором четверостишии:

Аллах! пролей на нас твой свет!
Краса и сила правоверных!
Гроза гяуров лицемерных!
Пророк твой — Магомет!..

Мы не будем рассматривать причины, подвинувшие поэта расставить акценты иначе, тем более что об этом довольно подробно высказался российский исследователь Александр Осповат (1, 2). Однако в свете направленности стихотворений имеет смысл рассмотреть (хотя бы в общих чертах) геополитические взгляды поэта, которые проливают свет на пресловутый «Олегов щит».

Щит князя Олега

Первый вариант стихотворения «Олегов щит» был опубликован на фоне русско-турецкой войны 1828-1829 гг. Успехи на Кавказа и в Причерноморье породили параллели с походом великого князя Олега на Византию, описанном в наиболее раннем из древнерусских летописных сводов — "Повести временных лет". Согласно этому источнику, в 907 г. князь Олег ознаменовал победу над византийцами, повесив "щит свой на вратах" Царьграда (3).

Хотя факт набега не подтверждается византийскими или другими документальными свидетельствами, он во многом способствовал появлению русской концепции "Третьего Рима". Идея была проста: после падения Римской империи и завоевания Константинополя (второго Рима) османами благодать Святого Духа воссияет только на русской земле, и "вся християньская царства приидутъ в конецъ и снидутся во едино царство Руское, провославия ради" (4). Впоследствии родилось и такое утверждение: "два Рима пали, третий стоит, а четвертому не быть" (5).

Как видим, «Олегов щит» возник не спонтанно, и это подтверждается осуществленным Ф. Тютчевым в том же 1829 году вольном переводе стихотворения Людвига I Баварского «О Николай, народов победитель». Называя русского императора воителем, воздвигнутым Господом, поэт восклицает:

Содроглися Османовы врата:
Твоей руки одно лишь мановенье -
И в прах падут к подножию креста...
Ликуйте, христиане!
Ваш Бог, Бог милости и браней,
Исторг кровавый скиптр из нечестивых рук...
Владычеству Корана не восстать...
Довольно над Христом ругался Магомет!..
Стамбул исходит —
Константинополь воскресает вновь.

Антикатолические настроения

С определенной долей вероятности можно предположить, что значительное влияние на мировоззрение поэта оказало отнесение в 1833 г. министром народного просвещения России Сергеем Уваровым православной веры, самодержавия и народности к числу первейших начал российской государственности. Причем самодержавие он окрестил "главным условием политического существования России в настоящем ее виде". С. Уваров констатировал, что без европейских идей Россия обойтись уже не сможет, но именно они "грозят нам неминуемой гибелью", если их искусно не обуздать (6). В унисон сказанному Ф. Тютчев спустя три года пишет, что происходящее в России "умственное движение" в отдельных случаях напоминает "попытку в пользу католицизма" (7).

Таким образом, чаяния Ф. Тютчева о "сокровенном" Константинополе не стояли особняком и крепли параллельно его антизападным настроениям. Прежде всего, он ратовал за реализацию двух геополитических пунктов, должных "положить начало в Европе новой эре", а именно за "окончательное образование великой Православной Империи, законной Империи Востока", путём поглощения Австрии и возвращения Константинополя; вслед за чем наступает черед объединения "Восточной и Западной Церквей". Их достижение приведет к воцарению как православного императора в Константинополе, так и православного папы в Риме в качестве "подданного императора" (8). Под влиянием этих идей в 1849 году Ф. Тютчев пишет:

Вставай же, Русь! Уж близок час!
Вставай Христовой службы ради!
Уж не пора ль, перекрестясь,
Ударить в колокол в Царьграде?
Раздайся благовестный звон,
И весь Восток им огласися!
("Рассвет")

Москва, и град Петров, и Константинов град —
Вот царства русского заветные столицы
Но где предел ему? и где его границы —
На север, на восток, на юг и на закат?
("Русская география")

Вместе с тем он обращается к Западу:

Венца и скиптра Византии
Вам не удастся нас лишить!
(К. В. Нессельроде)

Таким образом, в мире русского поэта и дипломата мусульманскому Стамбулу отводилось место исключительно в истории. Однако Крымская война 1853—1856 гг. значительно изменила тональность его стихотворений.

Но все равно "Олегов щит"

В Крымской войне Россия оказалась один на один почти со всем миром (9). Причиной войны, приведшей к сокрушительному поражению России, поэт определил "вечный антагонизм между тем, что, за неимением других выражений, приходится называть: Запад и Восток" (10), где под Востоком он подразумевал непосредственно Российскую империю, противостоявшую католическому Западу:

Не целый мир, но целый ад
Тебе грозит ниспроверженьем...
Тебе они готовят плен,
Тебе пророчат посрамленье.
("Теперь тебе не до стихов...")

Осознавая губительные для России итоги войны, он уже не поет дифирамбов Николаю: "Для того чтобы создать такое безвыходное положение, нужна была чудовищная тупость этого злосчастного человека, который в течение своего тридцатилетнего царствования, находясь постоянно в самых выгодных условиях, ничем не воспользовался и все упустил, умудрившись завязать борьбу при самых невозможных обстоятельствах" (11).

Но даже несмотря на это, Ф. Тютчев не отказывается от тезиса "Москва - Третий Рим", что подтверждает тот самый "Олегов щит", спустя 25 лет после своего первого сверкания вновь озарившийся в полночь "над воротами Стамбула". Другое дело, геополитическая направленность тютчевских строк свидетельствует о том, что теперь основной угрозой для православного Петербурга ему видится не мусульманский Стамбул, а христианский (но не православный) Запад. Эта линия отчетливо просматривается в творчестве Ф. Тютчева и в последующие годы:

Британский леопард
За что на нас сердит?
И машет все хвостом,
И гневно так рычит?
Откуда поднялась внезапная тревога?
Чем провинились мы?
Тем, что, в глуби зашед
Степи средиазийской,
Наш северный медведь —
Земляк наш всероссийский —
От права своего не хочет отказаться
Себя оборонять, подчас и огрызаться.

Или же:

Они кричат, они грозятся:
"Вот к стенке мы славян прижмем!"
Ну, как бы им не оборваться
В задорном натиске своём!..
(«Они кричат, они грозятся...»).

Параллельно Ф. Тютчев осуждает внутрироссийских "западников":

Как перед ней ни гнитесь, господа,
Вам не снискать признанья от Европы:
В ее глазах вы будете всегда
Не слуги просвещенья, а холопы.
(«Напрасный труд — нет, их не вразумишь...»)

Безусловно, антиосманские настроения поэта не развеялись, и он продолжал надеяться, что турки лишь "временно" разбили "свой лагерь в Европе" (12). Но начиная с середины 1850-х годов, особенно в аспекте Крымской войны, этот мусульманский регион виделся ему подконтрольным Западу во всех внутренних и внешних вопросах.

На фоне начавшегося в 1866 г. антиосманского восстания греков на острове Крит Ф. Тютчев пишет:

Не в первый раз волнуется Восток,
Не в первый раз Христа там распинают,
И от креста луны поблекший рог
Щитом своим державы прикрывают.
("Не в первый раз волнуется Восток")

И здесь снова речь идет о том, что именно европейские державы препятствовали России активно выступить против султана.

Не очень лирическое отступление

Весьма симптоматично, что позднее стихотворение о греческом восстании было включено в изданный в Москве сборник "Братская помощь пострадавшим в Турции армянам", составленный армянским историком Григорием Джаншиевым. Помещение этих строк в данную книгу известный советский и российский литературовед, публицист Вадим Кожинов, подробно исследовавший жизнедеятельность Ф. Тютчева, называл вполне естественным, так как поэт "с юных лет был тесно связан с целым рядом представителей армянской общественности и культуры в Москве и Петербурге" (13).

Действительно, в период критского восстания Ф. Тютчев сообщил супруге, что он "навестил армянского патриарха-католикоса" Геворга IV, выразившего желание познакомиться с ним. Он также отметил, что "патриарх занимает квартиру Лазаревых" (14). Для понимания сказанного нужно добавить, что в 1854 — 1872 гг. Ф. Тютчев проживал с семьей в Санкт-Петербурге, в доме рядом с Армянской церковью по адресу: Невский проспект, дом 42. Тютчевы поселились там по приглашению семьи Абамелек-Лазаревых, глава которой — Иван Лазарев (он же Ованес Егиазарян) — возглавлял армянскую общину Петербурга. "Сам хозяин, старик Лазарев, давнишний друг нашей семьи, пришел мне ее предложить", — сообщал родным Ф. Тютчев (15).

Согласно Кожинову, речь тут шла о Христофоре Лазареве, брате Ивана и сыне Лазаря Лазаряна, чьи владения занимали большую часть Армянского переулка в Москве. Последнее название прижилось в конце XVIII века, когда глава обосновавшейся здесь купеческой семьи Лазаревых, ставшей ядром московской армянской диаспоры, получил разрешение на строительство тут Армянской церкви (16). Ф. Тютчев же в 1810 — 1821 гг. проживал с семьей именно в этом переулке, пока не уехал в Петербург, где был зачислен на службу в Государственную коллегию иностранных дел, после чего надолго покинул Россию (17).

Не исключено, что московское местожительство Ф. Тютчева подвело В. Кожинова к мысли об особых взаимоотношениях поэта с представителями армянской общественности в России. По словам исследователя, Ф. Тютчев "знал Христофора Лазарева с детства, а впоследствии прожил около двадцати лет в его петербургском доме на Невском проспекте". Он был особенно дружен с племянницей Лазарева, Анной Абамелек, поэтессой и переводчицей, которая "перевела на английский язык несколько стихотворений Тютчева". Вероятно, данные нюансы позволили В. Кожинову заключить, что "дружеские отношения с Лазаревыми и родственной им армянской семьей Абамелеков" русский поэт "пронес сквозь всю жизнь". По мнению публициста, Ф. Тютчев передал свои стихи о Критском восстании кому-то из армянских деятелей, тем самым как бы подтверждая, что, "создавая их, он думал о судьбе не только греков, но и армян". В пользу этого предположения, резюмирует В. Кожинов, говорит и тот факт, что текст стихов дошел до нас лишь в вышеприведенной публикации Г. Джаншиева, то есть стихи сохранились только в армянских кругах (13).

Безусловно, В. Кожинов озвучил исключительно свой взгляд, который не подтверждается другими источниками, да и каких-то особых строчек об армянах в дошедших до нас произведениях Ф. Тютчева не встречается. Правда, скончавшийся несколько лет назад армянский исследователь Карен Сапаров считал, что факт встречи поэта с Геворгом IV "позволяет предположить" о занятии Армянской Церковью, Арменией и армянским народом определенного места "в системе взглядов Тютчева" (18). Однако сам поэт строчки о его знакомстве с армянским священнослужителем, состоявшейся, напомним, по инициативе последнего, завершил следующей ремаркой: "Но довольно об Армении" (14). Иными словами, какого-либо особого пиетета к состоявшейся встрече поэт дипломатично не высказал.

Что же касается сборника "Братская помощь пострадавшим в Турции армянам", в который было включено и стихотворение Ф. Тютчева о критском восстании, то эта книга, представляемая как "литературно-научный сборник", была издана в 1896 г. московскими литераторами и художниками. В числе участников акции, к слову, называется и незаконнорожденный сын поэта — Федор Федорович (19), русский офицер, журналист и писатель.

Таким образом, ни сохранившиеся документы, ни творчество самого Ф. Тютчева не дают нам основания думать, что "армянский вопрос" вообще занимал какое-то место в системе его геополитических взглядов, или хотя бы утверждать о его "особых" взаимоотношениях с армянской общиной.

Вместо "Олегова щита"

В 1869 году Ф. Тютчев слагает следующие стихи:

На волшебных берегах
Ныне весело пирует
Благодушный падишах.
Угощает он на славу
Милых западных друзей —
И свою бы всю державу
Заложил для них, ей-ей...
Здесь все силы мировые
Свой справляют карнавал.
И при криках исступленных
Бойкий западный разгул
И в гаремах потаенных
Двери настежь распахнул...
Веселится об исламе
Христианский съезд князей!...
О, каким отрадным светом
Звезды Запада горят!..
Солнце с Запада взошло!
("Современное")

Согласимся, тональность высказываний поэта в преломлении к Османской империи заметно изменилась. Нет ни намёков на геополитическую вожделенность Царьграда — Стамбула, ни ожиданий скорого падения оплота исламского мира. Правда, антиосманская или даже антиисламская составляющая взглядов поэта снова выходит на поверхность:

Только там, где тени бродят
По долинам и горам
И куда уж не доходят
Эти клики, этот гам, —
Только там, где тени бродят,
Там, в ночи, из свежих ран
Кровью медленно исходят
Миллионы христиан.
("Современное")

Но даже "тяготы" единоверцев теперь представляются в несколько в ином ключе, на фоне заигрывания европейских лидеров с благодушным османским султаном. Теперь турки вынуждены считаться с мнением Запада и не принимают серьезных решений без одобрения англичан и французов, а значит "Олегову щиту" ещё не скоро удастся воссиять над Босфором.

В последнем стихотворении между строк скрывается весьма любопытный нюанс. Речь вроде бы идёт о бурной жизни стамбульского бомонда, но в действительности подразумевается Египет. К тому времени этот регион лишь номинально входил в состав Османской империи, осуществляя самостоятельную внешнюю политику при значительной поддержке Франции. Что же касается описываемого Ф. Тютчевым празднества, то речь идёт о торжествах по поводу открытия Суэцкого канала, которое проходило в присутствии высших слоев ведущих европейских держав в египетском Порт-Саиде. Не случайно "Современное" было опубликовано в газете «Голос» в 1869 г. в контексте статьи, посвященной этому важнейшему событию (20).

По словам писателя Романа Лейбова, "сюжет тютчевского текста с первого взгляда может быть описан так — карнавальное единение мусульманского Востока и католического Запада", равно противостоящих "миллионам христиан" (21). Вместе с тем Ф. Тютчев изящно подчёркивает главенствующую роль Запада в регионе и ослабление позиций России в османском направлении.

Заключение

Таким образом, тема мусульманской Турции в творчестве Ф. Тютчева однозначно свидетельствует о политической составляющей интереса поэта к этому региону. Через всю свою жизнь (даже во время длительного пребывания на Западе) он пронес идею общемирового лидерства России как "великой православной державы". И значительное место в таком восприятии мира занимала надежда на "полноправное" овладение русскими Стамбулом с его превращением в православную столицу всей человеческой расы.

В данном контексте процитированные в начале статьи тютчевские строки об Аллахе и пророке Мухаммаде (мир ему и благословение Аллаха) вряд ли можно оценивать как бы в пользу мусульманской веры. Безусловно, подход Ф. Тютчева к данному вопросу формировался через призму его геополитической составляющей. Но факт остается фактом: и рифмованные строки, и аналитические выкладки поэта своим острием были направлены в сторону Стамбула, должного принадлежать России "по праву". И только военно-политические и экономические шаги Запада, сковавшего действия Российской империи в этом направлении, вынудили его несколько изменить акценты. Центр его неприятия сместился в сторону Европы, в понимании поэта не только напрямую воевавшей с Россией, но и "прикрывавшей" мусульманский Восток. Ну а печальный фон стихотворения "Сокровенное" вполне можно рассматривать как крушение геополитических надежд панславизма на турецком направлении.

Примечания

1. Осповат А. Л. "Олегов щит" у Пушкина и Тютчева (1829 г.)
http://pushkinskijdom.ru

2. Осповат А. Три заметки к Тютчеву и Пушкину
http://pushkinskijdom.ru

3. Повесть временных лет
http://www.history.ru

4. Повесть о новгородском белом клобуке
http://imwerden.de

5. О злыхъ днехъ и часехъ. Послание Филофея дьяку Михаилу Григорьевичу Мисюрю-Мунехину
http://www.krotov.info

6. Уваров С. О некоторых общих началах, могущих служить руководством при управлении Министерством Народного Просвещения http://krotov.info

7. Тютчев Ф. Письмо И. С. Гагарину 2 мая/20 апреля 1836 г.
http://www.hrono.ru

8. Тютчев Ф. Отрывок
http://ftutchev.ru

9. Атаев Т. «Крымское» фиаско царской России
http://www.islamnews.ru

10. Ф. Тютчев. Из письма Э. Ф. Тютчевой
http://www.hrono.ru

11. Письмо Тютчева к жене от 17/29 сентября 1855 г.
http://www.fedor-tutchev.ru

12. Тютчев Ф. Россия и Революция
http://feb-web.ru

13. Кожинов В. Пророк в своем отечестве. Федор Тютчев — Россия век XIX
http://www.libros.am

14. Тютчев Ф. Письмо жене от 12 октября 1867 г.
http://www.nash-sovremennik.ru

15. Первый открытый молодежный поэтический фестиваль
http://musovstug.ru

16. Армянский переулок http://www.mmsk.ru

17. Москва в жизни Ф. И. Тютчева http://www.intomoscow.ru

18. Сапаров К. С. Армянская церковь в антитезе Ф. И. Тютчева «Восток - Запад»
http://brusov.am

19. Наталья Соболь: Эти страшные слова - Геноцид армян
https://husisapail.wordpress.com

20. Летопись жизни и творчества Ф. И. Тютчева: из комментариев к лирике Тютчева
http://feb-web.ru

21. Лейбов Р. Г. Клеопатра, Суэцкий канал и четырёхстопный хорей: из комментариев к лирике Тютчева
http://utoronto.ca