В X веке по просторам распавшегося на феодальные государства Халифата бродило много разорившихся ремесленников и торговцев. Они перебивались мошенничеством и случайными заработками, демонстрируя при этом недюжинные таланты. Именно таким энергичным и одарённым человеком был герой плутовских рассказов Ахмада ибн аль-Хусайна аль-Хамадани, получившего прозвище Бади-аз-Заман — «чудо времени».
Ахмад ибн аль-Хусайн родился в Хамадане в 358/969 году. В те времена это был большой город с крепостной стеной и четырьмя воротами. В нём было три больших рынка, много ювелирных лавок и кожевенных мастерских. В 931 году Хамадан был захвачен мятежным генералом Мерджавиджем ибн Зияром, который объявил себя правителем Горгана и Табаристана. В 956 году город пострадал от землетрясения, а через несколько лет, после смерти Мердавиджа, оказался в руках шиитской династии Буидов.
В первые годы правления Буидов страна была охвачена тяжелейшим экономическим кризисом, и даже воцарение эмира Ахмада ибн Бувайха в Багдаде (334/945) не принесло желанной стабильности. Продолжались бесчинства военных и войны с соседними эмирами. В городах возмущение населения вызывало провокационные действия шиитов, которые пользовались покровительством властей. Временами это приводило к кровавым столкновениям между двумя партиями.
В таких условиях хорошее образование давало шанс поступить на службу к эмирам и избавиться от унизительной бедности, а желание и возможность учиться у Ахмада были с самого детства. Он обладал прекрасной памятью и мягким нравом, обучался религиозным наукам и языкам у лучших шейхов Хамадана. Как сказал о нём историк Ширавайхи ибн Шахридар: «Он был одним из самых благородных и красноречивых людей, фанатично следовал за людьми хадисов и сунны, и после него в Хамадане не было подобных ему. Он был гордостью нашего города» [Муджам аль-удаба 1/234].
В возрасте двадцати двух лет Ахмад решил искать счастье за пределами родного города и отправился в Исфахан, главный город провинции Джибаль, где при дворе буидского эмира Фахр-ад-Даули служил визирь ас-Сахиб ибн Аббад. Тот был блестящим знатоком арабского языка и поэтом, но разделял имамитские воззрения, и Ахмад не задержался в Исфахане.
В тот период в Горгане правил зияридский эмир Кабус ибн Вушмагир (ум. 403/1012), известный щедростью и поэтическими дарованиями. Он не любил хвалебных речей в свой адрес и окружал себя учёными людьми. Ахмад сумел приблизиться к уважаемой семье Абу Сада Мухаммада ибн Мансура аль-Джауляки, который, как говорят, симпатизировал исмаилитам. Он посещал занятия учёных и литераторов, но через некоторое время из-за разногласий с аль-Джауляки ему пришлось уехать из города.
В 382/992 году аль-Хамадани оказывается в Нишапуре, что при Саманидах снискал славу культурной столицы. В городе правила семья бану Микал, чья родословная восходила к сасанидскому царю Бахраму Гуру. На собраниях Абу Джафара Мухаммада ибн Исмаиля аль-Микали (ум. 388/988), который и сам был талантливым поэтом и факихом, часто бывали имам Абу Абдаллах аль-Хаким и литератор Абу Бакр Мухаммад ибн аль-Аббас аль-Хорезми (не путать с выдающимся имамом, муфтием Багдада — Абу Бакром Мухаммадом ибн Мусой аль-Хорезми).
Молодой и дерзкий поэт, повидавший многих учёных, жаждал встречи с аль-Хорезми (ум. 383/993), чьи «Послания» считались непревзойдённым образцом эпистолярного жанра. Но отношения между ними с самого начала не сложились, и дело закончилось литературным состязанием между двумя поэтами, в котором импровизации аль-Хамадани оказались искуснее. Теперь слава Ахмада опережала его, и он стал вхож в дома эмиров и знатных семей.
В течение нескольких месяцев аль-Хамадани был окружён вниманием поэтов, литераторов и студентов. Он зачитал своим слушателям больше 400 макам, написанных им в стихах и прозе, из которых до нас дошли только пятьдесят две. Но не прошло и двух лет, как аль-Хамадани снова отправился странствовать.
Он побывал почти во всех городах Хорасана, Сиджистана и Газны, встречаясь с эмирами, учёными и простыми людьми. В Сиджистане он был гостем эмира Халяфа ибн Ахмада, а в Газне читал макамы на собраниях султана Махмуда. Все эти годы ничто не привязывало аль-Хамадани к местам, в которых он приобретал новых друзей, а вместе с ними и завистников. Но в Герате судьба свела его с Абу Али аль-Хусайном аль-Хушнами, уважаемым и благородным человеком. Ахмад породнился с ним, купил землю и остался жить в Герате вместе с семьёй.
Бади-аз-Заман аль-Хамадани умер достаточно молодым, в возрасте сорока лет. В последние годы он тяготился стихами, что писал в молодости, и чувствовал себя уставшим от жизни. В одном из писем он написал: «Я молю Аллаха о благом конце и скорой смерти. Земля внутри просторнее, чем на поверхности, и она добрее к тем, кто вошёл в неё». Всевышний Аллах ответил на его просьбу и призвал его к Себе в пятницу, 11 джумадаль-уля 398/23 января 1008 года (согласно Абу Мансуру ас-Саалиби).
В книге «Вафаят аль-аян» (1/129) приводится рассказ Абу Саида Абд ар-Рахмана ибн Мухаммада, составителя сборника посланий Бади-аз-Замана, что когда люди узнали о его смерти, они поторопились с похоронами. А ночью они услышали звуки, доносившиеся из его могилы, и начали спешно раскапывать её. Когда же они открыли могилу, он уже был мёртв и держал себя за бороду.
Макамы аль-Хамадани соединяют в себе особенности поэзии и прозы, изобилуют тропами и литературными намёками. Их главный герой — вымышленный персонаж Абу аль-Фатх Александриец. Он склонен к разного рода авантюрам и то и дело выдаёт себя за врача, проповедника, святого. Он берётся воскресить умерших и помочь забеременеть женщинам. Истории о нём автор пересказывает со слов рассказчика Исы ибн Хишама, ещё одного вымышленного персонажа.
Рассказчик встречает Александрийца в разных городах и не сразу узнаёт его. Иногда он подсматривает за ним, а иногда Александриец сам открывается ему, и тогда рассказчик пытается укорить его. Но Александриец даже не ищет себе оправдание, ибо в том его времени злосчастие, что благородство и знания не приносят достатка и процветания. Своими проделками он нарушает общественные условности, но вместе с тем вызывает симпатию и невольное восхищение. Таким незамысловатым способом автор изобличает, возможно, самую большую трагедию своей эпохи. Трагедию человека, уставшего от неприкрытого ханжества и тёмного невежества.
Макамы аль-Хамадани легли в основу нового жанра в арабской литературе, хотя по своей форме они не были новым явлением. Рифмованная проза (садж) была известна арабам со времён джахилии, когда ею искусно пользовались предсказатели-кахины, а в эпоху ислама она стала неизменной частью ораторских речей и эпистолярного жанра. Стихотворные вставки в прозаическое повествование также были известны с древнейших времён, и рассказчики племенных преданий, известных как аййам аль-араб — «дни арабов», часто прибегали к такой технике украшения речи. Более того, во времена аль-Хамадани рифмованная проза с поэтическими вкраплениями была основной тенденцией, к которой тяготели литераторы и риторы.
Макамы не были оригинальными и в сюжетном отношении — ещё раньше тему попрошаек и мошенников прекрасно обыграл Абу Усман аль-Джахиз (ум. 255/868) в своей «Книге о скупцах». Безусловно, как и любой другой яркий поэт, аль-Хамадани был знаком с творчеством своих предшественников и вдохновлялся созданными ими образами. Но был и реальный персонаж, современник аль-Хамадани, странствующий поэт Абу Дульф аль-Хазраджи (ум. 390/1000), с которого он срисовал образ Александрийца. Об этом нам сообщает историк ас-Саалиби, близко знавший выдающегося поэта.
Прообразом Александрийца вполне мог стать и другой известный багдадский поэт — аль-Ахнаф аль-Укбари (ум. 385/995). Он был из среды «детей Сасана», бродяг и попрошаек, и в своих стихах он воспевал бедность и отверженность. В одной из своих макам аль-Хамадани описывает «детей Сасана», что в одеждах, окрашенных охрой, просили милостыню шумною толпой. Покрывалами они лица прикрывали, а под мышками камни держали и, чтобы в грудь себя бить, их оттуда доставали. В конце этой истории оказывается, что Александриец у них главарём подвизается, которому они в лад отзываются.
В те времена «детьми Сасана» называли бродяг и воров, которые мошенничеством и другими нехитрыми способами выманивали у людей деньги. В голодные годы после Гражданской войны с таким же успехом промышляли «дети лейтенанта Шмидта», обретшие известность благодаря роману Ильфа и Петрова. Но возникла эта идея не в советской России, а много раньше, когда стабильность и процветание в Арабском халифате сменились войнами, религиозными распрями и грабежами на дорогах.
Трудно сказать, откуда взялось выражение «дети Сасана» и был ли на самом деле предводитель воров с таким именем. Вполне возможно, что оно распространилось с лёгкой руки визирей или феодалов, опасавшихся усиления персидского влияния. Ведь именно в тот период возродился интерес к персидской культуре и началось становление новоперсидского языка — фарси. Но для простых мусульман сасанидские цари оставались воплощением языческих порядков, и имя родоначальника персидских шахиншахов быстро стало именем нарицательным.
Но вернёмся к творчеству аль-Хамадани, чтобы уяснить для себя, почему всё-таки его макамы стали новой вехой в арабской литературе. Дело в том, что автор недвусмысленно преподносит их не как пересказ чего-то произошедшего на самом деле, а как откровенный вымысел, пусть и облачённый в форму услышанного со слов некоего Исы ибн Хишама. И хотя вымышленными историями изобилуют и более ранние сочинения, такие как «Калила и Димна» Ибн аль-Мукаффы и «Книга о скупцах» аль-Джахиза, именно аль-Хамадани разорвал парадигму «передачи», от которой не отступали ни собиратели назидательных историй, ни даже бродячие рассказчики. Тем самым он расширил границы литературного творчества, предвосхитив таких мастеров слова, как Ибн Шараф аль-Кайравани (1000–1067) и Абу Мухаммад аль-Харири (1054–1122).
Со временем макамы стали украшением не только арабской, но и персидской и еврейской литературы. В разное время к этому жанру обращалось не менее семидесяти известных авторов, среди которых Абу Мухаммад аль-Касим ибн Али аль-Харири, Иегуда Алхаризи, Насиф Языджи. Итальянские новеллы и французские фаблио эпохи Возрождения тоже имеют много общего с классической макамой.
