На завершившихся на прошлой неделе Х Международных чтениях имени Баруди глава Духовного управления мусульман Российской Федерации муфтий Равиль Гайнутдин призвал «отказаться от иллюзий, что интеллектуалов и богословов XXI века можно воспитать, слепо копируя образцы учебных программ прошлых веков». Сознательно отказываясь от ислаха и тадждида, подчеркнул он, мы подталкиваем молодежь искать другие ориентиры, которыми зачастую становятся неолиберальные псевдоценности. Благо, «никакой образованный человек не может отмахнуться» от факта, что реформы являются «неотъемлемой частью исламской традиции», а «гуманистическая линия представлена в наследии» таких выдающихся мыслителей, как Абу Ханифа, Ибн Араби, аль-Газали, Ибн Таймийя.

Признаем, такой подход главы мусульман РФ к проблемам, беспокоящим значительную часть российской уммы, не был ни случайным, ни неожиданным. Ещё в 2015 г. муфтий Равиль Гайнутдин констатировал кризис «мусульманского мышления». В лучшем случае, отметил он, это «пересказ и комментирование классиков, в худшем — отсутствие самой философской и разумной рефлексии, всплеск иррационализма и радикализма». Не будучи интегральными, заключает шейх, разрабатываемые современными мусульманскими философами системы, как правило, сосредоточены на частных вопросах [Минарет Ислама, №3, 2015, с. 10].

В этом же духе высказывается и первый заместитель председателя Духовного управления мусульман РФ Дамир Мухетдинов. Подчёркивая важность свежего взгляда на исламскую мысль, учёный недвусмысленно даёт понять, что «обновление» нашего понимания ислама ни в кой мере не означает «привнесение новшеств в религию». Деятельность реформаторов воспринимается как введение новшеств в религию исключительно теми, «кто смешивает ислам и конкретное исторически обусловленное представление» о нём, будь оно средневековое или современное.

Изучение истории исламской мысли, в том числе правовых теорий, по мнению Д. Мухетдинова, позволяет понять, во-первых, «динамичность и плюралистичность этой мысли», а во-вторых, «ограниченность любой интерпретации ислама, претендующей на конечную истину». В классическом фикхе, пишет он, религиозные законы мыслятся предельно конкретными и детализированными настолько, что предполагают «схематизацию и регламентацию жизни», когда «каждый шаг человека должен быть санкционирован, иначе этот шаг по определению будет ошибочным». Вполне закономерно, что результатом такого «традиционного» понимания ислама стало «интеллектуальное падение, отсутствие свободомыслия и творческого подхода». Именно такой закоснелости мышления, согласно некоторым хадисам, должно было препятствовать обновление (тадждид).

Кого, что и для чего обновлять?

Но если «обновление» допустимо, восклицает Д. Мухетдинов, то что же обновляется? Ислам? По мнению учёного, «согласно реформаторскому подходу, обновлению подлежит вовсе не ислам, а наше понимание ислама и всё то, что не относится к сфере поклонения». Обновленческое движение выступает против «механического переноса моделей поведения и социальных отношений» прошлого в современную жизнь.

Это мнение звучит в унисон словам азербайджанского мыслителя Эльмира Кулиева, утверждающего невозможность и дальше «мыслить категориями времён багдадских халифов». Мир меняется на наших глазах, и не принимать в расчёт «эти перемены невозможно», т. к. изменяются «способы передачи и приобретения знаний, а вместе с ними и взаимоотношения между носителями знания (учёными или жрецами) и остальными людьми». Отсюда, по его словам, вытекает необходимость нахождения ответов на целый ряд вопросов: какая форма общественного устройства, не противоречащая Корану и Сунне, оптимальна в нынешних условиях? В каком направлении должны развиваться государственные и общественные институты? Какие реформы нужно проводить в системе образования? «По сути, это вопросы самоопределения, и адресуются они в первую очередь к интеллектуальной элите».

Практически идентично рассуждает и Д. Мухетдинов, призывая от имени реформаторского звена в умме «взглянуть не на форму, а на содержание». Реформаторов «интересует этика, а не детально разработанный закон, который охватывал бы все сферы жизни», потому что они «дают гораздо больше привилегий разуму и интуиции человека в определении того, что этично и соответствует духу коранического откровения, а что неэтично и богопротивно». Такой подход «позволяет построить более гибкое и динамичное общество», способное «быть конкурентоспособным в современном мире». А для его реализации «нужно проверить факты традиции на предмет их соответствия Корану и аутентичной Сунне», произвести «деконструкцию традиции, и это реальная альтернатива той тенденции, которая воплощена в архаизирующей модели».

По мнению учёного, именно противостояние «архаизирующих и обновленческих тенденций в умме» будет определять развитие мусульманского сообщества в нынешнем веке. Речь идет «не о регламентации сферы поклонения в узком смысле, или о религиозном законе, — такая регламентация действительно имеется в Коране, и она не вызывает вопросов». Сомнению подвергается «тотальная регламентация социально-правовой сферы — стремление легитимировать каждый поступок человека, притом с опорой на букву Корана, изречения Пророка, его сподвижников и их последователей». Только преодолев эту тенденцию, можно говорить о восстановлении этического или телеологического мышления, «которым руководствовались первые халифы».

Д. Мухетдинов резюмирует, что «необходимо преодоление слепого таклида и возвращение к иджтихаду, понятому максимально широко — как интеллектуальная деятельность по осмыслению и концептуализации ислама, а не только как деятельность в сфере закона». Конечно, нужно принимать во внимание, что таклид приемлем для основной массы мусульман, но для интеллектуалов слепое подражание «всё равно что идолопоклонство». Преодоление этого системного кризиса возможно только благодаря «фундаментальной реформе фикха и теологии», благодаря возвращению «доверия к разуму», являющегося «необходимым элементом иджтихада, реформы фикха и развития собственной философии» [Историческая победа ахл ал-хадис — это победа доисламского мышления внутри мусульманской традиции // Исламская мысль: традиция и современность, № 2, 2017].

Реконструкция обновленческой мысли

Озвученные выше идеи российских богословов не являются чем-то новым. Они вынашиваются выдающимися мусульманскими умами уже не одно десятилетие и даже столетие. Так, «духовный отец Пакистана» Мухаммад Икбал, основной целью Корана видевший пробуждение в человеке более высокого осознания «его многосторонних связей с Богом и универсумом», пропагандировал «динамичность мировоззрения Корана». По его словам, если индивидуум «не инициативен, не развивает внутреннее богатство своего бытия, если он перестаёт ощущать внутренний импульс движущейся жизни, тогда дух внутри него затвердевает, словно камень, и он сходит на уровень мёртвой материи» [Реконструкция религиозной мысли в исламе].

О необходимости пересмотра отдельных установлений мазхабов, «ограничивающих разум, волю и мышление человека», говорил видный татарский богослов Муса Бигиев. Отвергая ограничения, «искусственно воздвигнутые и намеренно навязанные представителями мазхабов», М. Бигиев, по его собственному признанию, не стремился обвинить учёных прошлого «в допущенных ошибках», а только хотел продемонстрировать «твёрдую веру и убеждённость в свободе разума и мысли, в широте ислама и его величии» [Почему Запад прогрессировал, а мир Ислама пришел в упадок?]

В наши дни реформаторские взгляды Сейида Ахмад-хана, Мухаммада Абдо, Мухаммада Рашида Риды и других просветителей получили продолжение в работах таких интеллектуалов, как Тарик Рамадана, Рашид Ганнуши, Али Бардакоглу. К творческому восприятию коранического учения, в частности, апеллирует один из основателей Международного исламского университета Малайзии Абд-аль-Хамид Абу Сулайман. В своём предисловии к его труду «Реформа современной исламской мысли на примере системы уголовного права» автор обращал внимание на то, как Абу Сулайман использует достижения социальных наук для разрешения ряда проблемных вопросов исламской мысли.

В данном контексте примечательно, что Д. Мухетдинов, подобно другим реформаторам, подчёркивает важность четкого отделения Божьего Откровения от частного «мнения факихов, муджтахидов, мутакаллимов, фалясифа и других людей, которые нередко подвержены заблуждениям». Ставя превыше всего авторитет Слова Божьего, он не приемлет никакие попытки придать частному мнению «статус непогрешимости», и именно этот тезис видится ему «ключевым для реформаторского мышления в целом».

Заключение

Менее месяца назад автор попытался привлечь внимание читателей к актуальнейшим замечаниям Э. Кулиева по поводу происходящего в современной мусульманской умме. Азербайджанский учёный говорит о реформах, важность которых сегодня отчётливо осознаётся мусульманами не только в исламском регионе, но и на Западе и на постсоветском пространстве. Причём по вполне понятным причинам в России или в той же Европе предпосылок для интеллектуального поиска куда больше, чем в большинстве арабских стран. Поэтому тенденции, обозначенные на прошедших в Москве Барудиевских чтениях, вселяют надежду на то, что потенциал русскоязычной мусульманской уммы будет реализован и востребован для укрепления мира и стабильности на евразийском пространстве.

И повторимся, разговор тут не об искусственной подмене доктринальных основ исламской религии. Да и возможно ли вообще такое? Совсем наоборот, речь идёт именно о соблюдении заповедей Всевышнего и приведении нашей жизни во всех ее проявлениях в соответствие с Его высшей волей. Другое дело, что для правильного понимания любых обновленческих инициатив нужно не механически знакомиться с выкладками этих учёных. Обыденное штудирование отдельных тезисов, пусть и подкреплённых ссылками на первоисточники, вряд ли приблизит читателя к чёткому осознанию прочитанного, не будь читатель интеллектуально и психологически подготовлен к восприятию этих идей. А разве не об этом гласит Коран: «Такие притчи Мы приводим людям, но разумеют их только обладающие знанием» (сура 29 «Паук», аят 43)?