За последние годы удельный вес мусульман в общественно-политической жизни европейских государств заметно вырос, что вызывает неоднозначную реакцию как на Западе, так и в исламском мире. В то время как европейские националисты не скрывают озабоченности тем, что выходцы из мусульманских стран недостаточно интегрированы в западные общества, внутри исламского мира недовольны «либеральностью» их единоверцев на Западе. За разъяснениями того, что же такое «европейский ислам» и в чём особенности этого феномена, ЭМ обратился к старшему научному сотруднику Института востоковедения РАН, научному сотруднику Университета Брюсселя, кандидату политических наук Руслану Курбанову.
— Начнём с того, что в Европе опыт сосуществования с мусульманскими общинами насчитывает лишь несколько десятилетий. На территории России мусульмане живут в составе немусульманского государства уже более четырех с половиной веков, а вот массовая миграция мусульман в Западную Европу началась лишь после Второй мировой войны. Однако европейцы удивительным образом быстро научились использовать креативный потенциал ислама в интересах общества, чего не скажешь о России и других государствах на постсоветском пространстве. Здесь потенциал мусульманской общины не только не используется в полной мере, но и местами подавляется. В государственных структурах, взаимодействующих с исламом, действует установка заморозить его на дореволюционном уровне в рамках духовных управлений. Всё, что выходит за привычные рамки, установленные ещё во времена Екатерины II, объявляется нетрадиционным и пресекается.
Во многих европейских странах, наоборот, государство поддерживало наиболее эффективные формы интеграции мусульман в немусульманское общество. А ведь это было даже не христианское, а постиндустриальное общество. Трудно было даже представить себе мусульманскую общину в вышедшем за рамки всяких традиций постиндустриальном обществе, но оригинальные решения были найдены. Благодаря этому сегодня в Великобритании женщинам-полицейским позволяют носить хиджаб, и в той же Великобритании и в канадском штате Онтарио учреждают арбитражные органы (или, как их часто называют) шариатские суды узкой юрисдикции, не пересекающиеся с общегосударственными сферами юрисдикции, такими как сбор налогов или применение насилия. Мы видим готовность не просто к экспериментам и поискам наиболее эффективных моделей сосуществования с мусульманской общиной, а к двусторонней интеграции. Ведь интеграция — это не улица с односторонним движением. Речь не идет только о том, что мусульмане должны приспособиться к жизни на Западе. Западные общества постепенно идут навстречу мусульманам.
— Как вы считаете, такое взаимодействие — это в больше мере заслуга властей или самих мусульман?
— Дело в том, что наряду с рабочими мигрантами из мусульманских стран, которые осели в национально окрашенных мечетях, в Европу переселился огромный пласт интеллектуалов, выдавленных из собственных стран. К примеру, тунисский мыслитель и политический деятель Рашид аль-Ганнуши, лидер Движения возрождения, был вынужден уехать и прожил в Британии больше двадцати лет. Там он занимался интеллектуальной деятельностью, исследовал религиозно-правовые вопросы, касающиеся практической стороны жизни мусульман на Западе. Демократическое общество оказалось благодатной почвой не только для реализации мусульманами своего потенциала, но и для развития теории мусульманского права. Естественно, понадобились десятилетия для того, чтобы обменяться мнениями со своими единомышленниками и найти способы практического применения теоретических наработок. С этой целью появились такие структуры, как Европейский совет по фетвам и исследованиям, Северо-американский совет по фикху, Международный союз мусульманских учёных. Были организованы десятки научно-практических конференций как внутри мусульманских общин, так и совместных с государственными структурами и ведущими университетами. В результате родилась концепция фикха мусульманских меньшинств применительно к нуждам верующих в немусульманских странах. Появились оригинальные истолкования таких совершенно необходимых на сегодняшний день понятий, как гражданство, конституция, общественный договор. Традиционный фикх регулирует нормы поведения верующих в условиях существования мусульманского государства или как минимум мусульманского большинства. Но время ставит перед нами новые задачи, на которые мы не можем закрывать глаза.
— У меня, как и у многих выросших в мусульманской среде и мыслящих устоявшимися категориями, почти бессознательно возникает вопрос: нужно ли вообще искать какие-либо ответы за рамками, обозначенными традицией? Не навредит ли это в конечном итоге?
— Мы родились, выросли и состоялись в качестве соблюдающих мусульман в обществах мусульманского большинства, где жизнь верующих, и личная, и общественная, и религиозная, катится по накатанным столетиями рельсам в строго заданном направлении. В соответствии с мазхабами или обычаями наших предков. Над большинством жизненных вопросов мы просто не задумываемся, они даже не встают перед нами. Между тем все общины посланников Всевышнего начинали со статуса меньшинства. Никто из них не начинал проповедовать в ситуации, когда верующие обладали влиянием и властью.
Когда я оказался в Европе и даже когда я выехал из Дагестана в Москву, я начал лучше осознавать, в каком положении находилось первое поколение мусульман. Не то чтобы я ощущал враждебность или неприязнь, но это было непонимание. Общество, не знакомое с обычаями и традициями мусульман, готово отторгнуть их. В такой ситуации и чувства, и вера, и обращения к Господу становятся более обострёнными. Это естественно для человека, который, выйдя из зоны комфорта, вынужден выживать. Его ум становится более гибким, он начинает искать ответы на вопросы, которыми прежде никогда не задавался. Яркий тому пример — европейские общины мусульман.
Перед ними встали вопросы, на которые улемы давным-давно ответили в рамках традиционного фикха. Например: можно ли женщине, принявшей ислам, сохранить брак с немусульманином? Если закрыть глаза на мелкие детали, то в целом традиционные мазхабы отвечают на этот вопрос категорично: женщина, принявшая ислам, должна уйти от мужа, если он не мусульманин. Но когда в Европе имамы-традиционалисты говорили женщинам, желавшим принять ислам, что после произнесения шахады они должны развестись, это останавливало многих из них. Они опасались развалить домашний очаг, в котором они были счастливы, опасались потерять своих детей. Для женщины это значит очень много. В таких условиях любое решение было непростым и ответственным. Поэтому лидер Всемирного союза мусульманских ученых шейх Юсуф аль-Кардави не ограничился рассмотрением данного вопроса с позиции четырёх мазхабов. Он изучил мнения более десятка сподвижников и вымерших мазхабов, которые в свое время были распространены в Ираке, Египте, Сирии, и рассмотрел ситуацию, когда женщины-мусульманки по разным причинам оставались со своими неверующими мужьями в Мекке до освобождения города. В итоге была издана фетва о том, при каких условиях мусульманка может сохранить брак с человеком, не пожелавшим принять ислам.
Другой пример — это сложившееся в Средние века разделение мира на дар-уль-ислам и дар-уль-харб. Богословы обсуждали эти вопросы, когда мусульманские государства граничили с враждебно настроенными государствами христиан и язычников. Но можем ли мы сегодня с полной уверенностью сказать, что все земли, которые в прошлом считались дар-уль-ислам, по-прежнему сохраняют за собой этот статус? Разве мало мусульманских регионов, где верующие не имеют возможности свободно и безопасно исповедовать свою религию? И можем ли мы говорить, что положения о дар-уль-харб распространяются на такие страны, как Канада и Великобритания, где мусульмане имеют больше религиозных свобод, чем даже в некоторых мусульманских странах? Выдающиеся имамы и в прошлые века поднимали этот вопрос. И в наши дни, когда нет халифата и когда государства на Востоке и на Западе не проявляют открытой враждебности по отношению к исламу, учёные предложили альтернативную концепцию дар-уль-шахада или дар-уль-дават, построенную на том, что в современном демократическом государстве мусульмане имеют право свободно исповедовать свою религию и призывать к исламу. Иными словами, мировоззрение мусульман сегодня претерпевает изменения, задающие новый вектор развитию исламской мысли. Эти вопросы никогда бы не встали перед интеллектуалами, не выйди они за пределы традиционной мусульманской среды.
— Насколько опыт мусульман в Европе или Северной Америке, на ваш взгляд, полезен мусульманам в России, Азербайджане или Казахстане?
— На постсоветском пространстве подавляющее большинство мусульман проживают в ареалах традиционного распространения ислама. На Северном Кавказе, в Азербайджане, Крыму, Поволжье и Средней Азии они ощущают неразрывную связь с родной землей. Даже в крупных городах Центральной России или Сибири, где мусульмане находятся в положении меньшинств, они не чувствуют себя так, как мигранты в Европе. Если там мусульмане пришлые, то в Москве, Петербурге и Новосибирске они чувствуют себя полноценными гражданами, которые защищали и строили эту страну и имеют право на волеизъявление и управление. Может быть, не все в полной мере осознают это, но даже на периферии сознания понимание этого присутствует. Поэтому, на мой взгляд, концепция мусульманских меньшинств применительно к нашим странам нуждается в адаптации. Заниматься этим должны наши интеллектуалы, хорошо знакомые с нашими реалиями, и им следует переосмыслить взгляды как западных, так и традиционных мусульманских учёных.
— А если подойти к этому вопросу иначе: опыт какой мусульманской страны в плане взаимодействия религиозных общин с государственными институтами и участия в развитии гражданского общества заслуживает внимания?
— Каждая страна, безусловно, имеет свою специфику, но я бы отметил интересный опыт как минимум трёх стран. Прежде всего, это Малайзия, которая смогла заложить под своё будущее развитие прочный фундамент национального примирения в ситуации существовавшего прежде глубочайшего религиозно-этнического раскола. В стране, где ни мусульмане, ни китайцы, ни индийцы не составляют подавляющего большинства, был найден этно-конфессиональный консенсус, на базе которого и состоялось малайзийское «экономическое чудо». Примечательно, что к разработке экономических и социальных концепций были привлечены мусульманские теологи, и в итоге это сработало на благо государства. Достаточно упомянуть концепцию «цивилизационного ислама», в основе которой лежит обеспечении таких базовых принципов, как общественная безопасность, социальная справедливость, свобода вероисповедания, частная собственность, традиционная семья. Как протестантская этика в свое время способствовала построению капиталистического общества в Европе, так и цивилизационный подход к исламу способствовал цементированию и развитию малайзийского общества.
Другой пример — современная Турция, которая хотя и воспринимается как мононациональное государство, но состоялась как плавильный котел из разных этнических групп, которые сегодня впрессованы в культурную матрицу турецкого общества. И даже отношение к исламу в Турции сложилось как компромисс между различными общинами, группами и подходами. Мы знаем, что официальная религиозная политика проводится в жизнь Министерством по делам религии, но в стране нет религиозного диктата, и никто не навязывает гражданам, как нужно верить и как одеваться.
Наконец, примечателен пример Туниса, где политическим и религиозным лидерам хватило мудрости не допустить эскалации насилия в ситуации, когда страна балансировала на грани гражданской войны. Безусловно, заслуживает внимания и роль Партии возрождения и её лидера Рашида аль-Ганнуши, и роль Квартета национального диалога, который был удостоен Нобелевской премии мира. Интеллигенция, представляющая самые разные слои общества, сумела прийти к консенсусу и вывести Тунис из тупика, и это то, чего нам сегодня не хватает на Северном Кавказе и в некоторых других регионах. В такого рода конструктивном взаимодействии, способном дать новый импульс развитию страны, нуждаются все мусульманские регионы на постсоветском пространстве.
Беседовал Эльмир Кулиев
