Как пишет советский арабист Евгений Беляев, чей труд «Арабы, ислам и арабский халифат в раннее средневековье» был переведен на английский язык и издан в США, «верхушка» правящего Меккой племени курейш «в своем экономическом и социальном развитии значительно опередила верхние слои других племен». Из десяти родов, составлявших это племя, господствующее положение занимали бану умейя, к которому относилось большинство самых богатых купцов и ростовщиков. Представители бану умейя «пользовались преобладающим влиянием и реальной властью среди своих сограждан и тех хиджазских племен, которые экономически зависели от Мекки». Городская «верхушка» не только обладала «деньгами и товарами», но и владела «обрабатываемыми землями, рабами и скотом», благодаря чему из богатых родов курейшитов постепенно сложился «господствующий класс» [Арабы, ислам и арабский халифат в раннее средневековье].
Главенство курейшитов над другими племенами внутренней Аравии обосновывалось их близостью к главному святилищу арабов — Каабе. Главные обязанности, связанные с присмотром за храмом и получаемыми от этого выгодами, были распределены между наиболее влиятельными родами курейшитов. Как отмечает И. Гольдциер, «отличительным признаком патрициев» Мекки, для которых охрана Каабы была «не только религиозной привилегией», но и связкой «с крупными материальными интересами», был их «преимущественно материалистический, высокомерный и плутократический характер» [Лекции об исламе. СПб., 1912. С. 6].
Поэтому не удивительно, что призыв Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, отречься от языческих обычаев и поклоняться только Аллаху был воспринят ими как угроза их политическим и материальным привилегиям. По словам каноника Эдварда Селла, миссия Мухаммада, принадлежавшего к обедневшему роду хашимитов, «потерпела полный провал» в Мекке, потому что курейшиты осознавали, что принятие «системы Мухаммада» приведет к «гражданской деспотии, основанной на религии, и они не были готовы» согласиться с новыми веяниями [Историческое развитие Корана].
Несмотря на острейшие противоречия между вождями курейшитов и пророком именно родоплеменное устройство мекканского общества обеспечивало ему безопасность в течение нескольких лет, пока был жив его дядя Абу Талиб. Его покровительства Мухаммаду, мир ему и благословение Аллаха, было достаточно для того, чтобы все остальные мекканцы не смели причинять ему вред. Однако после его смерти ситуация изменилась, и в конце концов он был вынужден бежать в Ясриб, где исламская проповедь к тому времени уже нашла влиятельных сторонников. Именно здесь ислам преобразуется «как учреждение», «формируются первые зародыши его общественного, юридического и политического уклада» [Лекции об исламе. СПб., 1912. С. 9].
Как пишет немецкий востоковед Юлиус Велльгаузен, в Медине «политический элемент стал более заметен по сравнению с религиозным». Главе общины было необходимо «утвердить мир, восстановить порядок и право», а путей для осуществления этого кроме как посредством «религиозной власти» не просматривалось. В этих условиях «религиозная власть осуществлялась в основном через политическую силу». Тем самым возникло сообщество, над которым находился авторитет, которому поклонялись. Бог был «олицетворением высшей власти»; все осуществлялось «во имя Аллаха».
В данном контексте Ю. Велльгаузен отмечает, что Пророк, мир ему и благословение Аллаха, оказался в положении «провозвестника истины» и «единственного законного правителя на земле; наряду с ним не может быть никаких царей и никаких пророков». Это была своего рода «теократия», во главе которой стоял «не король, узурпировавший или унаследовавший власть, а Пророк и Закон Божий». Причем и закона как такового ее не было; была воля Бога, в которой преобладала идея «не святости, а справедливости», и эта верховная воля «проявлялась через пророка» [The Arab Kingdom and its Fall].
В трактовке Э. Селла главной особенностью политического устройства в Медине было то, что «от проповедника и увещевателя Пророк перешел в ранг правителя теократического государства, а отдаваемые им приказы по самым разнообразным вопросам рассматриваются как повеления Аллаха». Тем самым, по словам каноника, он стал «диктатором во всех вопросах: религиозных, гражданских и военных» [Историческое развитие Корана].
С такой формулировкой можно согласиться лишь в том аспекте, что «диктатор» наделяется неограниченной властью. В этой связи А. Мюллер также фиксирует, что постепенно власть пророка, мир ему и благословение Аллаха, стала «почти неограниченной по отношению к его общине» [История ислама]. Вместе с тем биографы Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, единодушны в том, что он не злоупотреблял этой властью для удовлетворения своих прихотей. Более того, он постоянно напоминал, что «отныне порядок устанавливался на основании Божественных законов, которые были результатом переданного Мухаммаду Откровения» [Хроники мусульманских государств].
Эту мысль четко сформулировал Мухаммед Асад-бек. По его словам, пророк, мир ему и благословение Аллаха, «сроднился с народом» и для «большинства верующих отличался от остальных лишь тем, что обладал правом иногда принимать откровения Аллаха», благодаря чему он и провозглашал законы. Он «воздвиг здание государства», а выстроенная им «практическая теология» объединила «практику, государство и религию в единое целое». Политическую организацию мединской общины он характеризует как «теократическую деспотию, где царили воля и милость только одного Пророка» и как «теократическую демократию» [Мухаммад: Последний пророк. Баку, 2005. С. 232-235]. В первом случае он делает ударение на неограниченную власть Пророка, мир ему и благословение Аллаха, а во втором — на равенство всех людей без исключением перед законом Божиим.
Равенство и братство «всех сплоченных союзом» ислама лиц И. Гольдциер определял призванием мусульманской религии. Установление нового закона «должно было нивелировать все общественные и генеалогические различия». Между «арабом и варваром, между свободнорожденным и вольноотпущенником» не предусматривалось «никакой разницы» [Арабские племенные отношения и ислам].
Этот очень важный нюанс играл ключевую роль в ломке родоплеменной системы личной и общественной безопасности. Отныне закон Божий гарантировал неприкосновенность жизни и имущества не только мусульман, но и тех, кто находился в договорных отношениях с ними. Принадлежность к знатному и богатому роду не гарантировала безопасности преступнику, и для защиты своих прав не было надобности искать покровительства влиятельных родов. Мусульманская традиция сохранила предания о том, что когда сподвижники попытались заступиться за женщину из уважаемой семьи, которая совершила кражу, чтобы смягчить её наказание, Пророк, мир ему и благословение Аллаха, сказал: «О люди! Ваших предшественников погубило то, что они отпускали знатных людей, когда те совершали кражу, и наказывали простолюдинов, когда те совершали кражу» [аль-Бухари и Муслим].
Как пишет мусульманский мыслитель Абу аль-Хасан ан-Надви, пророку Мухаммаду, мир ему и благословение Аллаха, «удалось создать подлинно бесклассовое общество, в котором высшие и низшие, богатые и бедные, белые и цветные были слиты в едином братстве» [Что потерял мир]. «Вне закона» оставались лишь язычники, но «мир Бога» был открыт для всех, и с этой целью объявлялось прекращение всех междоусобиц и отменялись «прошлые и древние основания для вражды» [The Arab Kingdom and its Fall].