Каждый из нас испытывает на себе влияние внешних факторов, но мы, как и наши предшественники, зачастую недооцениваем ту эмоционально окрашенную среду, влиянию которой мы подвержены. Современное восприятие фикха тоже является продуктом нынешней эпохи, но в наше время совсем не просто понять, как и при каких условиях мы пришли в такое состояние? Что произошло под влиянием изменившихся условий, а что досталось нам в наследство? Конечно, мы можем охарактеризовать наше нынешнее положение, не задаваясь такими вопросами и сосредоточившись на самих себе, но этого будет недостаточно. Реальность же такова, что мусульманские общества и страны прошли через многочисленные испытания, прежде чем вступили в нынешнее столетие.
За последние два века мусульманские страны значительно отстали в сфере науки и технологий. Турция не находилась под колониальным гнетом, но большинство других мусульманских стран пережили его. История борьбы за независимость и создания национальных государств, разногласия, доставшиеся в наследство от колониального прошлого, восторженное или, наоборот, критическое восприятие востоковедческого подхода к религиозным наукам, тоталитарные и полутоталитарные режимы, определяющие внутреннюю политику стран, оппозиционные движения, движения сопротивления и попытки увязать всё это с религией, исламисты и их борьба внутри своих стран и другие факторы оказали глубокое воздействие на содержание религиозных наук. В частности, опыт в области фикха, накопленный в прошлом, стал без обсуждения применяться к современной правовой системе; его преподносили под новыми заголовками и использовали в полемике.
Фикх оказался важнее почти всех наших потребностей, утверждений и представлений, связанных с земной жизнью. Хотим построить государство — обращаемся к фикху, нужно наладить отношения с соседями — фикх в помощь, нужно выстроить политическую систему — снова прибегаем к фикху. Вдобавок ко всему менталитету нашего народа не присуща инициативность, он довольно пассивен, и многие живут по принципу “все вокруг происходит по воле свыше или по приказу от вышестоящих”. Поэтому фикху была отведена роль наставника, который всегда объяснит, что нужно делать. Говоря другими словами, начиная с прошлого столетия мусульмане стали возлагать на фикх слишком много, опираясь в своей борьбе и полемике только на него. В итоге пострадавшими оказались не те, кто поступал так, а сам фикх. Одни люди сменяли других, а ответственность, возложенная на фикх, росла и росла. Для того чтобы справиться с ней, фикх нуждался в обновлении, но не смог и просто не мог обновиться. Это не могло произойти в одночасье.
Как результат, мы вступили в новую эпоху, лишившись ощутимой доли уверенности в собственных силах. Часть общества возложила всю ответственность за случившееся на религию, другая, напротив, принялась искать утерянное в религии, связав с ней все свои чаяния. Два диаметрально противоположных лагеря начали чуждаться друг друга, хотя логика обоих подходов была одинаковой. К примеру, во времена, когда автор учился в школе с религиозным уклоном, ислам преподносился как «третий путь», альтернативный капитализму и социализму, как идеология, способная превзойти эти две системы. Наше поколение выросло на этом убеждении, отголоски которого сохраняются по сей день, и в те времена мы были рады ему, потому что, опираясь на ислам, мы смело бросали вызов любому мировому гегемону. Во всей этой суматохе и формировалось нынешнее восприятие фикха.
Однако в том виде, в каком мы унаследовали его из прошлого, фикх был неспособен выдержать такую ношу. Наверняка, если бы развитие фикха протекало в естественном гуманитарном русле, то проблема была бы решена сама собой. Ведь в этом и заключается основное предназначение фикха. Но этого не случилось, и мы, стараясь защитить фикх, стали чаще делать ударение на его религиозную сущность. Отождествление фикха с религией и шариатом в свою очередь привело к тому, что по причине фикха нападки на ислам и шариат стали ещё сильнее. Две диаметрально противоположные позиции питали и сдерживали друг друга. Порой проблемы пытались решить, преподнося фикх в таком масштабе, будто он способен дать ответы на все вопросы и предложения на индивидуальном, общественном и даже международном уровне. Но оба подхода были в одинаковой степени тупиковыми.
Проникновение фикха, имеющего главным образом практическое предназначение, в сферу вероучения и акцент на его религиозном характере тоже были тактикой, обусловленной сложившимся положением. Ведь чем сильнее фикх и религия переплетены друг с другом, тем меньше вероятность возражений со стороны верующих. Мы фактически сказали сомневающимся: «Брат, разве ты не мусульманин? Если ты веришь в религию, то обязан верить и тому, что фикх способен разрешить проблемы современности и справиться с этой задачей. В конечном итоге это же вопрос веры. Религия ниспослана Аллахом, и фикх — это шариат Аллаха, а шариат способен разрешить все проблемы в обществе. Фикх справится с этой задачей не только в XXI веке, но и в глобальном масштабе до самого Судного дня».
Таким образом, религия, шариат и фикх были настолько переплетены между собой, что как бы оказались связанными общей судьбой. К примеру, в теологических факультетах Турции фикх стал преподаваться как мусульманское право. Мы с удовлетворением восприняли такой переход от фикха к мусульманскому праву, потому что право, принятое нами и призванное решать определенные задачи, становилось исламским, ниспосланным Аллахом правом и превращалось некую «систему», реальное выражение и рациональность которой уже не представляли для людей особого значения. Не было надобности обновлять его, и людям оставалось только повиноваться и послушно следовать ему как праву, которое установил Аллах. Как мы принимаем, скажем, существование ангелов, так же нам полагалось принять правильность и легитимность положений фикха-права.
Между тем известно, что фикх — это не догма. Если бы это было так, то он стал бы частью вероучения. В основах религиозных убеждений Аллах определил для нас то, во что мы должны верить. Религия же состоит из вероучения и шариата. Вероучение складывается из того, во что мы должны верить, а шариат и фикх — хотя это не одно и то же — регулируют наши поступки.
Таким образом, в современную эпоху фикх стал символизировать гневливость, консерватизм и реакционность нашей религиозности; на него возлагались надежды, он использовался в полемике, и, как следствие, фикх потерял свой естественный гуманитарный характер и стал восприниматься и преподноситься главным образом как идеологическая наука. В таком виде фикх стал навевать тоску и печаль. И хотя для категоричных сторонников традиции и традиционных религиозных знаний такое положение вещей на первый взгляд казалось успокоительным и обнадеживающим, по мере усиления воздействия внешнего мира и появления новых потребностей, диктуемых естественным ходом жизни, ситуация стала складываться не в пользу традиционной религиозной науки. Такая неблагоприятная обстановка все больше проявляет себя в последнее время. На нынешнем этапе частое упоминание и подчеркивание религиозной природы фикха, наряду с поводом для полемики вокруг сущности вопроса, является в еще большей степени попыткой наспех обеспечить легитимность учению с сильно подорванной, в виду отсутствия социальной почвы, основой для восприятия и вывести его за пределы сферы рационального обсуждения. Однако этот метод, бросающий тень на гуманитарную направленность фикха и переносящий его в идеологическую плоскость путём упразднения его рациональности и естественной легитимности, повышает риск искажения восприятия религии обществом и расхождения взглядов в отношении религии.
Вытеснение фикха в область вероучения является несправедливостью по отношению к самому фикху. Это не прибавляет ему авторитета, а, наоборот, лишает его прочной основы, замораживает и превращает в догму. Впрочем, так оно и произошло. В результате мусульмане, как политики, так и богословы, стали разрываться между двумя мирами. В условиях такой двойственности фикх стал олицетворением прошлого, ностальгии и даже религиозной приверженности. Мусульмане стали строить свою жизнь на основе рациональных принципов, но в то же время уверовали в фикх как в систему идеалов и чаяний, существующую в ином мире. При этом вера в фикх зачастую превращалась в мерило религиозности или даже в тест на религиозность. Говоря другими словами, позаимствовав представления о фикхе из мира чаяний, мусульмане стали использовать его для измерения степени набожности друг друга. В результате, даже когда между собой мы обсуждали, насколько то или иное правило классического фикха применимо в сегодняшнем мире, прилюдно мы продолжали убеждать друг друга в том, что это необходимо, и оценивали друг друга по этой убежденности. Примеров тому можно привести много, и каждый из них может стать поводом для горячего религиозного диспута. Побитие камнями за прелюбодеяние, смертная казнь за вероотступничество, запрет на рост при продуктовом бартере, право попечителя на сочетание подопечной браком по принуждению или в несовершеннолетнем возрасте, эксклюзивное право мужчины на развод могут стать поводом для таких дискуссий. И хотя обсуждение этих вопросов признается нужным, отсутствие каких-либо серьезных шагов в этом направлении почему-то объясняется внешним давлением или обеспокоенностью, что звучит не очень убедительно. Получается, что мы еще не уверены в том, что в реальной жизни есть ответы на все эти вопросы. Или мы будем и дальше объяснять это просто слабой верой? В сочинениях по мусульманскому праву или фикху, написанных за последнее время, в том числе в арабском мире, присутствуют все эти чаяния, представления и ожидания, но практически нет видения того, каким должен быть фикх в XXI веке.
Атмосфера протестов и возражений, в которой вырастают сегодняшние ученые в области фикха, основательно повлияла и на язык самого фикха. По этой причине преподавание фикха и создание законоведческих трудов на современном этапе не отделились от попыток решительно уберечь фикх от всего нового и защитить его от критических нападок. Такое душевное состояние, а именно — соперничество факихов в том, кто из них ближе к фикху, и рефлекторные попытки уберечь фикх от всяческих нападок и критики, очень похоже на то, когда пациенту перерезают жизненно важный сосуд и подключают его к аппарату искусственного жизнеобеспечения в реанимационной палате. В том, что в нынешних условиях фикх оказался загнанным в угол и вытесненным на периферию, значимую роль сыграли и внешние факторы, но это не повод закрывать глаза на перечисленные выше внутренние причины. А богословы почему-то предпочитают концентрироваться именно на внешних факторах, пренебрегая той сферой, за которую они в прямом ответе.
«Бескомпромиссное» приятие классического фикха на мыслительном уровне в сочетании со стремлением идти в ногу с «велениями времени», на первый взгляд, позволяет нам пребывать в уверенности, что задача выполнена. Но в такой ситуации фикх оказывается не более чем «частью истории права мусульманских обществ», в то время как сами мусульмане всё больше секуляризуются. Восхваляя фикх и осыпая проклятиями секулярность, богословы остаются частью этого процесса. В такой неразберихе стремление сконцентрировать внимание на некоторых внешних проявлениях религии является ничем иным, как услугой безболезненному переходу к секулярному устройству.
Перевод с турецкого
Из книги İslam ışığında müslümanlığımızla yüzleşme