Понятие иджаз в Коране

Профетический характер ислама предполагает исключительность религиозного опыта Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха. Понимание этого рано прижилось в сознании мусульман, поскольку в аравийской среде бытовали представления о возможности общения с демоническими или божественными силами. Мухаммад, мир ему и благословение Аллаха, утверждал, что Аллах вкладывает слова Свои в уста его, но язычники не признавали его пророческих притязаний. Они называли его «предсказателем» (сура 52 «Гора», аят 29), «лживым колдуном» (сура 38 «Сад», аят 4), «безумным поэтом» (сура 37 «Стоящие в ряд», аят 36).

Действительно ли курайшиты сомневались в правоте Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, который сорок лет прожил рядом с ними и был известен своей правдивостью? Или же их обвинения были результатом упрямства и нежелания подчиниться ему?

Согласно традиции, арабы отчётливо понимали разницу между кораническими аятами и между речами прорицателей и поэтов. Более того, они чувствовали разницу и между Кораном и между проповедями самого Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха. Слог писания изумлял этих искушённых знатоков бедуинской поэзии и приводил их в смятение. Исполненные решимости противостоять Мухаммаду, мир ему и благословение Аллаха, они не находили слов для убеждения своих соплеменников и не могли прийти к согласию относительно природы услышанного.

Для того чтобы отдалить людей от Корана, они предлагали им затыкать уши в присутствии Пророка, мир ему и благословение Аллаха, или выкрикивать всякую бессмыслицу, заглушая чтение Корана (сура 41 «Разъяснены», аят 26). Они требовали от Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, чудесных знамений, давая волю своей фантазии, но удовлетворить их просьбы было не во власти Пророка, мир ему и благословение Аллаха, который позиционировал себя как обычного человека, избранного для передачи Божьего послания (сура 17 «Ночной перенос», аяты 90-93).

Тем не менее в исламе, как и в других монотеистических традициях, существуют представления о «чудесах пророков». Так принято называть необычные, сверхъестественные явления, которые служили доказательством правдивости пророков, содержали вызов и не могли быть повторены другими людьми. По мнению традиционалистов и последователей спекулятивного богословия — калāма, пророки не могли творить чудеса самостоятельно, но показывали их с дозволения Аллаха, когда это было угодно Ему. Некоторые философы, в частности Ибн Сина, полагали, что способность творить чудеса заложена в духовной и физической природе пророков.

В Коране описаны появление из скалы верблюдицы Салиха (сура 7 «Ограды», аят 73), воскрешение по приказу Ибрахима четырёх разрубленных птиц (сура 2 «Корова», аят 260), чудесное спасение Ибрахима из огня (сура 21 «Пророки», аят 68-69), превращение посоха Мусы в живую змею (сура 7 «Ограды», аят 107), воскрешение мёртвых, исцеление слепых и прокажённых ‘Исой (сура 3 «Семейство ‘Имрана», аят 49) и т. п. Есть хадисы и о чудесах Пророка Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, в том числе о разделении Луны, умножении хлебов и молока, исцелении больных и т. п. Однако его главным чудом считается Коран, претендующий на неповторимость и неподражаемость.

В священной книге ислама чудеса пророков называются āйа — ‘знамение’ (сура 27 «Муравьи», аят 12), баcыра — ‘наглядное знамение’ (сура 17 «Ночной перенос», аят 102), бурхāн — ‘доказательство’ (сура 28 «Рассказ», аят 32), потому что они указывают на всемогущество Аллаха и доказывают правдивость Его избранников. Чудеса пророков также называют словом му‘джиза. Образованное от глагола IV породы أَعْجَزَ ‘делать неспособным, недосягаемым’, оно указывает на неспособность людей повторить чудо, на их бессилие перед могуществом Аллаха. От него же образовано словосочетание и‘джāз аль-Kур’āн, подчёркивающее неспособность людей сочинить нечто подобное этому писанию. Данный термин не встречается ни в Коране, ни в Сунне, однако начиная с первой половины IХ в. именно его обычно используют для указания на чудесность и неповторимость Корана.

Возникновение этого термина связано с вызовом создать нечто подобное этому писанию, если люди сомневаются в его божественном происхождении. Этот вызов был брошен арабам, обвинявшим Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, в том, что он сам сочинил Коран и приписал его авторство Аллаху (сура 52 «Гора», аяты 33-34). Они называли откровение, которое читал Пророк Мухаммад, мир ему и благословение Аллаха, волшебством и сказками древних народов, а он требовал от них всего лишь сочинить нечто подобное. Сначала им было предложено сочинить хотя бы десять глав, которые могли бы сравниться с кораническими сурами (сура 11 «Худ», аяты 13-14), а потом — хотя бы одну суру (сура 10 «Йунус», аят 38).

Но язычники осознавали силу Слова, возвещаемого Мухаммадом, мир ему и благословение Аллаха, и не решались принять этот вызов. Тогда им было сказано, что людям никогда не удастся сочинить что-либо подобное Корану, если даже они соберутся вместе и станут помогать друг другу (сура 17 «Ночной перенос», аят 88). Все эти аяты считаются ниспосланными в Мекке. В мединских сурах данный вызов повторяется лишь единожды, и здесь также утверждается, что людям никогда не сочинить нечто подобное хотя бы одной суре (сура 2 «Корова», аят 23).

После столь категоричных утверждений у непримиримых противников Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, появилась возможность положить конец его успешной проповеди. Стоило им сочинить нечто подобное одной-единственной суре (а самая короткая сура состоит всего из трёх аятов), как утверждения о божественности Корана были бы опровергнуты. Однако они не сделали этого, хотя среди них было немало талантливых поэтов и ораторов. В своих стихах они высмеивали Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, и поносили его религию, они соперничали с поэтами из числа мусульман, но никто из них не сочинил даже короткой суры, которую можно было бы противопоставить Корану. А попытки дерзнувших принять вызов были настолько неубедительными, что даже их сторонники подвергали их осмеянию.

Так, лжепророк Мусайлима, выступивший против мусульман ещё при жизни Мухаммада, мир ему и благословение Аллаха, пытался подражать Корану и сочинял стишки, например:

«О лягушка, дочь двух [других] лягушек! Квакай, ведь как прекрасно ты квакаешь! Ты не отгоняешь приходящих на водопой и не загрязняешь воды».

Подражая сурам, в которых эмоциональная выразительность речи достигается посредством вопросов, Мусайлима декламировал:

«Слон... Что такое слон? Откуда тебе знать, что такое слон? У него длинная губа и настоящий хвост, и это немалое творение нашего Господа».

Не нужно быть большим знатоком арабского языка, чтобы ощутить, насколько велика разница между этими стишками и сурами Корана! Это понимал и сам Мусайлима, который говорил: «Мухаммад был отправлен по важным вопросам, а я — по мелким». Это понимали и его ревностные последователи, один из которых сказал: «Лжец из племени раби‘а нам угоднее, чем правдивый человек из мудара».

Аль-Хаттаби (ум. 998) в книге Байāн и‘джāз аль-Kур’āн (Разъяснение неповторимости Корана) назвал некоторые стилистические ошибки, присущие слогу Мусайлимы, в частности несоответствие между пафосом выбранного им стиля и жалким содержанием его речей. Кади аль-Бакиллани в свою очередь сказал: «Слова лжеца Мусайлимы, которые он называл кораном, не достойны того, чтобы мы тратили на них своё время и размышляли над ними, и мы процитировали некоторые из них лишь для того, чтобы читатель подивился им и чтобы мыслящий человек сделал для себя выводы».

Священный Коран остаётся непревзойдённым памятником арабской литературы на протяжении почти четырнадцати веков, и его стилистические и композиционные особенности были тщательно исследованы не только верующими теологами, но и скептиками. Некоторые авторы даже пытались опровергнуть теорию и‘джāза и найти недостатки в кораническом стиле. В частности, известны сочинения багдадского мыслителя Ибн ар-Раванди (IХ в.), который поначалу разделял мутазилитские взгляды, а потом начал критиковать Коран, за что был объявлен вероотступником. В своих суждениях он опирался в частности на тезис о том, что любое философское сочинение по-своему неповторимо.

Принять коранический вызов пытались выдающиеся поэты Абу ат-Таййиб аль-Мутанабби (ум. 965), Абу аль-‘Аля’ аль-Ма‘арри (ум. 1057), Абу аль-Хасан Шамим (ум. 1205). Возможно, на такой шаг их толкало именно желание лишний раз убедиться в невозможности состязаться с Кораном в красноречии, ведь им лучше других было известно о его достоинствах. В любом случае в конечном итоге они уничтожили свои «подражания», даже не выставив их на суд истории. Так, «эмиру поэтов» аль-Мутанабби приписывают авторство ста четырнадцати назиданий, в которых он подражал Корану. К сожалению, до наших дней сохранилось лишь одно из них:

«Клянусь звездою движущейся! Клянусь небом вращающимся! Клянусь ночью и днём! Поистине, неверующий в опасности. Следуй своим путём и иди по стопам посланников, которые были до тебя. Поистине, посредством тебя Аллах погасит заблуждения тех, кто отступил от его веры и сбился с Его пути».

Автор этих строк имитирует язык мекканского Корана, но здесь нет той непринуждённой гармонии, внутренней целостности и образности, которыми отличаются короткие суры Корана. Но самое главное — здесь нет того сочетания лаконичности слога и глубины смысла, которое присуще практически всему тексту писания.

Как видим, признание и‘джāза Корана не было следствием молчаливого согласия с религиозной догмой. К началу ХI в. учение о литературных и художественных достоинствах Корана получило всестороннее развитие, благодаря чему представления об и‘джāзе опирались на богатый фактологический материал. Не случайно аль-Ма‘арри, прослывший как «философ поэтов», признавая неповторимость Корана в трактате Рисāля аль-гуфрāн (Послание о прощении), особо отмечает его отличие от арабских пословиц, касыд, стихотворений, речей племенных ораторов и ритмизованной прозы предсказателей (садж‘). «Любой аят или даже часть его в сравнении с самым красноречивым высказыванием творений, — пишет аль-Ма‘арри, — выглядит как сияющая звезда в сумраке ночи, как цветок посреди бесплодной пустыни».

В завершение этой темы добавим, что коранический вызов обращён не к верующим, а к тем, кто сомневается в божественном происхождении Корана. Этот вызов неправильно расценивать только как обвинение или упрёк. Напротив, это, скорее, предложение внимательно изучить священную книгу и убедиться в том, что Коран действительно является откровением от Аллаха. Одним словом, брошенный вызов словно предполагает, что достоинства и красота Корана непременно изумят и озадачат любого беспристрастного читателя, независимо от его отношения к религии.